Эдуард Асадов РОССИЯ НАЧИНАЛАСЬ НЕ С МЕЧА! Россия начиналась не с меча, Она с косы и плуга начиналась. Не потому, что кровь не горяча, А потому, что русского плеча Ни разу в жизни злоба не касалась...
И стрелами звеневшие бои Лишь прерывали труд ее всегдашний. Недаром конь могучего Ильи Оседлан был хозяином на пашне.
В руках, веселых только от труда, По добродушью иногда не сразу Возмездие вздымалось. Это да. Но жажды крови не было ни разу.
А коли верх одерживали орды, Прости, Россия, беды сыновей. Когда бы не усобицы князей, То как же ордам дали бы по мордам!
Но только подлость радовалась зря. С богатырем недолговечны шутки: Да, можно обмануть богатыря, Но победить - вот это уже дудки!
Ведь это было так же бы смешно, Как, скажем, биться с солнцем и луною. Тому порукой - озеро Чудское, Река Непрядва и Бородино.
И если тьмы тевтонцев иль Батыя Нашли конец на родине моей, То нынешняя гордая Россия Стократ еще прекрасней и сильней!
И в схватке с самой лютою войною Она и ад сумела превозмочь. Тому порукой - города-герои В огнях салюта в праздничную ночь!
И вечно тем сильна моя страна, Что никого нигде не унижала. Ведь доброта сильнее, чем война, Как бескорыстье действеннее жала.
Встает заря, светла и горяча. И будет так вовеки нерушимо. Россия начиналась не с меча, И потому она непобедима! Эдуард Асадов. Зарницы войны. Повесть. Стихи. Поэмы. Москва: Военное изд-во, 1989.
Когда на лице твоём холод и скука, Когда ты живёшь в раздраженье и споре, Ты даже не знаешь, какая ты мука, И даже не знаешь, какое ты горе.
Когда ж ты добрее, чем синь в поднебесье, А в сердце и свет, и любовь, и участье, Ты даже не знаешь, какая ты песня, И даже не знаешь, какое ты счастье!
В горах, на скале, о беспутствах мечтая, Сидела Измена худая и злая. А рядом под вишней сидела Любовь, Рассветное золото в косы вплетая.
С утра, собирая плоды и коренья, Они отдыхали у горных озёр. И вечно вели нескончаемый спор - С улыбкой одна, а другая с презреньем.
Одна говорила: - На свете нужны Верность, порядочность и чистота. Мы светлыми, добрыми быть должны: В этом и - красота!
Другая кричала: - Пустые мечты! Да кто тебе скажет за это спасибо? Тут, право, от смеха порвут животы Даже безмозглые рыбы!
Жить надо умело, хитро и с умом, Где - быть беззащитной, где - лезть напролом, А радость увидела - рви, не зевай! Бери! Разберёмся потом!
- А я не согласна бессовестно жить. Попробуй быть честной и честно любить! - Быть честной? Зелёная дичь! Чепуха! Да есть ли что выше, чем радость греха?!
Однажды такой они подняли крик, Что в гневе проснулся косматый старик, Великий Колдун, раздражительный дед, Проспавший в пещере три тысячи лет.
И рявкнул старик: - Это что за война?! Я вам покажу, как будить Колдуна! Так вот, чтобы кончить все ваши раздоры, Я сплавлю вас вместе на все времена!
Схватил он Любовь колдовскою рукой, Схватил он Измену рукою другой И бросил в кувшин их, зелёный, как море, А следом туда же - и радость, и горе, И верность, и злость, доброту, и дурман, И чистую правду, и подлый обман.
Едва он поставил кувшин на костёр, Дым взвился над лесом, как черный шатёр, - Всё выше и выше, до горных вершин. Старик с любопытством глядит на кувшин: Когда переплавится всё, перемучится, Какая же там чертовщина получится?
Кувшин остывает. Опыт готов. По дну пробежала трещина, Затем он распался на сотню кусков, И... появилась женщина...
Дата: Понедельник, 29.11.2010, 15:49 | Сообщение # 80
С НОВЫМ ГОДОМ!!!)))
Группа: Садовница
Сообщений: 23788
Статус: Offline
Предлагаю почитать стихи очень одарённого мальчика Николая Туманова.
Честно говоря, не знала, куда поместить эти стихи, к любимым не отношу, просто поразили...
Если с раскрытых рук улетает пламя, значит мечта и любовь наградили ими. То, что даёт нам Бог, остаётся с нами, даже когда тебе Неизвестность имя.
Всегда буду рад гостям на своей страничке, рад буду откликам на мои стихо.
...Не хочу стелиться лисьи по словам, линяя мыслью... откровения мгновенья мне даны не для того... я запомню как снежинки жизнь мою меняя висли, как сколачивая звенья в цепь событий, таял год... ...как ласкало солнце нежно... как стегал по телу ветер… как на дальней антресоли выпиликивал сверчок... широко раскинув руки, я стою, прозрачно светел на проснувшейся планете, как счастливый дурачок... ...жеребёнок тонконогий, к ласке очень манкокожий, я готов прижаться телом к теплоте чужой руки... уведёт легко с собою с добротой в глазах прохожий, чтобы пить рассветный глянец в чистоте моей реки...
...Я пока ещё забывчив, и в любое время суток робким лучиком дрожащим не стучусь в твоё окно... ты прости меня за это... может я не слишком чуток... я ещё не научился проникаться тишиной... ...я живу легко и просто – лью елей по лёгким строкам, и лечу, как южный ветер мимо дома твоего... видно я очнулся к жизни на секунду раньше срока, не на той планете, или... не запомнил – для чего... ...я простой, как миллионы – не красив и не уродец, но горяч, как иноходец, и спесив, как адвокат... я родился на востоке... а точнее – на восходе и, как все, бегу в пристяжке, курсом прямо на закат...
...Понимаю – так бывает – посекундно время тает... жадный Хронос отмеряет бытие, как господарь...
...и небрежно пальцы Бога календарь Судьбы листают... ...и всё тоньше и прозрачней наших жизней календарь...
Дата: Понедельник, 29.11.2010, 15:51 | Сообщение # 81
С НОВЫМ ГОДОМ!!!)))
Группа: Садовница
Сообщений: 23788
Статус: Offline
Новогодняя НЕ сказка
Николай Туманов
Вечер падал в закат…фиолетово дыбилось небо. Город жил, как всегда, безразличием полня ряды. Возле входа в Пассаж сиротливо выпрашивал хлеба Исхудавший мальчишка, с глазами небесной воды.
Все спешили войти, а его не впускала охрана. Он затравленно жался к теплу приоткрытых дверей. За какие провинности, Боже, случилось так рано, Оказаться ему, как зайчонку, в разгуле зверей?
Он с рожденья не знал кто отец, мать с утра колобродит, Два упитых хмыря на диване играли в буру, Третий, ласковый вроде и даже прикинут по моде, Всё сажал на колени, другую затеяв игру.
А мальчишка и рад – хоть такая, а всё-таки ласка, И дышала в затылок, сбиваясь на выкрики пасть. Он терпел и молчал, только щёки багровила краска, И хмыри ухмылялись: «Серёжка – червивая масть…»
А маманя смеялась, спьяна разукрасившись в шутку. По загривку с размаху, колючим коленом под зад: «Вот, рожала мальчишку, а глянь, родила проститутку! Ноги в руки, щенок! Не мелькай, как заноза в глазах!»
Натянув сапоги, из резины, воняющей гнилью, На немытые ноги в протухших дырявых носках, И сиреневый свитер, изжёванный молью и пылью, Сверху рваную куртку с названием: «Здравствуй, тоска!»,
Он ушёл в полумрак, по-щенячьи скуля по дороге, В неприветливый город, другим раздающий дары, А к подранкам, таким, как Серёжка, бесчувственно строгий. В нём иные законы. Здесь правила жёсткой игры.
Был декабрь, как декабрь. Новогодние искры в витринах, Под ногами скрипел, лишь мгновенье не тая, снежок Пробирался из луж, стекленеющих льдисто, на спину, Через мокрые ноги озноб и колючками жёг.
Комом в горле застыла от зависти горькой обида – Вон, мальчишкам другим и тепло и подарков навал. А ему ничего! Лишь старик затрапезного вида, Полкармана огрызков каких-то, шутя насовал.
Из дверей , как из рая, запретного грязным и нищим, Плыл дурманящий запах еды, ныл желудок до спазм, Хлюпал снег в сапогах , холодило икру голенище, Заходился истерикой в джипе подъехавшем джаз.
Стих мотор. Джаз увял. Горделиво бибикнув сигналкой, Подмигнули мальчишке заманчиво фары авто. Вышел дядька суровый. Серёжке подумалось: «Жалко… Мне б такого папаню…» Тот шел, спрятав руки в пальто.
И спокойно прошёл… Тёплым ветром пахнуло мгновенье, И с ленивым шипеньем отрезали двери мечту. А Серёжка молился… слова, как прозрачные тени, От мальчишеских губ отрываясь, неслись в высоту.
Он просил не игрушек, не телу больному здоровья. В перепутанных мыслях нелепо рождался запрос. (Вы не знаете правды, вы просто не плакали кровью!) Для мальчишьей молитвы единственный Бог – дед Мороз.
Он ведь сказочный Бог. И подарки его надзаконны, В этот раз , как всегда, поплутав, адресата нашли – Зашипев по-кошачьи, отъехала с жалобным звоном Дверь. Рука вверх ладонью, и коротко слово: «Пошли!»
И послушно запрыгнула в руку чужую ладошка, Вся в чумазых разводах, согрелась в холёном тепле. Семенили вприпрыжку с ботинками рядом сапожки И счастливей Серёжки ребёнка не видеть земле.
Продавщицы тащили, спеша, в упаковках одежду, Он пил чай в тонкой кружке, ел с сырным суфле бутерброд. Словно жил и не жил, а болтался в невызревшем «между», И боялся до слёз одного – это сон... вдруг пройдёт.
Всё, что в сердце вскипало, рвануло фонтаном наружу, Он ревел и отчаянно, с детским надрывом, в пылу, Рассказал о себе всё, что знал, даже то, что не нужно, глядя дядьке в глаза, как котёнок вцепившись в полу.
Он смотрел на лицо полубога с иконы старинной, И надежда дрожала: «ты тот, кого столько ищу»… И, когда полубог вдруг сказал: «Хочешь, будешь мне сыном?» Он секунды не думая, вскрикнул: «Конечно, хочу!»
Пахло кожей в салоне, кондишен настроен на «жарко» От приборной доски синевато подсвечена ночь, Увозила Серёжку в загадочный мир иномарка. Холод спрятался в сумрак, и боль тихо спятилась прочь...
Сколько было потом и хлопот и разорванных нервов, Он, наивный не знал. Новым счастьем наполнился он. И не видел, как мать, разливаясь обиженной стервой, За него попросила, как будто за вещь миллион.
И не слышал, как папа жене говорил: «Бог с ней, Маша! Не суди ты её! В каждой жизни отрыжка судьбы. Пусть и больше берёт, лишь бы только Серёжка стал нашим! По-иному, поверь, правде в этом вертепе не быть!»
И отмытый с любовью, в кудряшках, жил сын полубога, Под подушкой упрятав открытку – на ней дед Мороз, Каждый вечер ложась, и стесняясь привычки немного, Целовал дед Мороза в его раскрасневшийся нос.
И плескалась вода невесомой небесной лазури В потеплевших от счастья глазах. Цвёл улыбкою рот… Город жил, как всегда, веселясь и шалея до дури. Вечер рвал фейерверк. Жизнь стекала теплом в Новый год.
Дата: Понедельник, 29.11.2010, 15:57 | Сообщение # 82
С НОВЫМ ГОДОМ!!!)))
Группа: Садовница
Сообщений: 23788
Статус: Offline
Scholasticus
Николай Туманов
Ночь наползала от востока, толкая вечер в горизонт, а я сидел, расправив зонт, и слушал...
В трубах водостока мазуркой тешилась вода... Тончала тень в угоду мраку... Старик, гуляющий собаку, привычно шаркал в никуда... И пёс, хозяину подстать годами, плёлся очумело... И, видно сердце неспроста от этой правды заболело...
Как жизнь безбожно коротка, и ограничена свобода предельной мерой поводка в руках другого старика, что нас гуляет с небосвода.
Дата: Понедельник, 29.11.2010, 16:03 | Сообщение # 83
С НОВЫМ ГОДОМ!!!)))
Группа: Садовница
Сообщений: 23788
Статус: Offline
я вырастаю...
Николай Туманов
я вырастаю, становлюсь смелее, уже взрослей и глубже вижу сны, и реже детской памятью болею, и не ищу защиты у родных. и начинаю сам решать проблемы, когда срывает грубо дверь с петель мой сумасшедший ветер иноземный, и стелет страсть бессонную постель.
быть может это – ничего не значит, и тайный смысл сущего закрыт, я привыкаю чувствовать иначе – неудержимо! трепетно! навзрыд!
хоть эта взрослость превратилась в норму, когда ж порой усталость валит с ног, я так хочу затишья после шторма, издалека зовущего: «сыноооок!..»
пусть фарисей увидит в этом драму, пусть рассмеётся глупый кто-нибудь, когда скулю я по-щенячьи: «мамммаа…» во сне уткнувшись носом в чью-то грудь.
Дата: Понедельник, 31.01.2011, 20:35 | Сообщение # 85
Группа: Мы здесь бываем!
Сообщений: 216
Статус: Offline
Сиротливо к ногам моим жмутся Серо-желтые листья и ветер... Мне уснуть бы и снова проснуться Где-нибудь на далекой планете,
Где тепло и так солнечно, даже Если дождь - то почти понарошку И веселые стайки ромашек Тянут к солнцу смешные ладошки...
Мне проснуться бы где-то подальше От промозглого, серого ветра, От привычной улыбчивой фальши Обещаний рекламных проспектов...
Мне б проснуться, забыв этот город, Где в осенние сумерки - Боже! - Неизбывным, тоскливым сиротством Слишком все друг на друга похожи...
А за хрупкими стеклами окон, За уютом, привычками, ложью Люди прячут свою одинокость От других... от самих себя тоже...
И, мне кажется, все хоть однажды, Засыпая, просили тихонько: Пусть приснится, как где-то ромашки Тянут к солнцу смешные ладони... Дарья Яшенко "Жить невпопад и как-то мимо, но сгоряча, во весь опор, наперерез, наперекор!"
Антология русской поэзии Майор привез мальчишку на лафете. Погибла мать. Сын не простился с ней. За десять лет на том и этом свете Ему зачтутся эти десять дней.
Его везли из крепости, из Бреста. Был исцарапан пулями лафет. Отцу казалось, что надежней места Отныне в мире для ребенка нет.
Отец был ранен, и разбита пушка. Привязанный к щиту, чтоб не упал, Прижав к груди заснувшую игрушку, Седой мальчишка на лафете спал.
Мы шли ему навстречу из России. Проснувшись, он махал войскам рукой... Ты говоришь, что есть еще другие, Что я там был и мне пора домой...
Ты это горе знаешь понаслышке, А нам оно оборвало сердца. Кто раз увидел этого мальчишку, Домой прийти не сможет до конца.
Я должен видеть теми же глазами, Которыми я плакал там, в пыли, Как тот мальчишка возвратится с нами И поцелует горсть своей земли.
За все, чем мы с тобою дорожили, Призвал нас к бою воинский закон. Теперь мой дом не там, где прежде жили, А там, где отнят у мальчишки он.
Все было пасмурно и серо и лес стоял , как неживой и только гиря говномера слегка качала головой. Не все напрасно в этом мире, хотя и грош ему цена, покуда существуют гири и виден уровень говна.
Погруженный в скорбь немую и усталый, в ночь глухую, Раз, когда поник в дремоте я над книгой одного Из забытых миром знаний, книгой полной обаяний, - Стук донесся, стук нежданный в двери дома моего: "Это путник постучался в двери дома моего, Только путник - больше ничего".
В декабре - я помню - было это полночью унылой. В очаге под пеплом угли разгорались иногда. Груды книг не утоляли ни на миг моей печали - Об утраченной Леноре, той, чье имя навсегда - В сонме ангелов - Ленора, той, чье имя навсегда В этом мире стерлось - без следа.
От дыханья ночи бурной занавески шелк пурпурный Шелестел, и непонятный страх рождался от всего. Думал, сердце успокою, все еще твердил порою: "Это гость стучится робко в двери дома моего, Запоздалый гость стучится в двери дома моего, Только гость - и больше ничего!"
И когда преодолело сердце страх, я молвил смело: "Вы простите мне, обидеть не хотел я никого; Я на миг уснул тревожно: слишком тихо, осторожно, - Слишком тихо вы стучались в двери дома моего..." И открыл тогда я настежь двери дома моего - Мрак ночной, - и больше ничего.
Все, что дух мой волновало, все, что снилось и смущало, До сих пор не посещало в этом мире никого. И ни голоса, ни знака - из таинственного мрака... Вдруг "Ленора!" прозвучало близ жилища моего... Сам шепнул я это имя, и проснулось от него Только эхо - больше ничего.
Но душа моя горела, притворил я дверь несмело. Стук опять раздался громче; я подумал: "Ничего, Это стук в окне случайный, никакой здесь нету тайны: Посмотрю и успокою трепет сердца моего, Успокою на мгновенье трепет сердца моего. Это ветер, - больше ничего".
Я открыл окно, и странный гость полночный, гость нежданный, Ворон царственный влетает; я привета от него Не дождался. Но отважно, - как хозяин, гордо, важно Полетел он прямо к двери, к двери дома моего, И вспорхнул на бюст Паллады, сел так тихо на него, Тихо сел, - и больше ничего.
Как ни грустно, как ни больно, - улыбнулся я невольно И сказал: "Твое коварство победим мы без труда, Но тебя, мой гость зловещий, Ворон древний. Ворон вещий, К нам с пределов вечной Ночи прилетающий сюда, Как зовут в стране, откуда прилетаешь ты сюда?" И ответил Ворон: "Никогда".
Говорит так ясно птица, не могу я надивиться. Но казалось, что надежда ей навек была чужда. Тот не жди себе отрады, в чьем дому на бюст Паллады Сядет Ворон над дверями; от несчастья никуда, - Тот, кто Ворона увидел, - не спасется никуда, Ворона, чье имя: "Никогда".
Говорил он это слово так печально, так сурово, Что, казалось, в нем всю душу изливал; и вот, когда Недвижим на изваяньи он сидел в немом молчаньи, Я шепнул: "Как счастье, дружба улетели навсегда, Улетит и эта птица завтра утром навсегда". И ответил Ворон: "Никогда".
И сказал я, вздрогнув снова: "Верно молвить это слово Научил его хозяин в дни тяжелые, когда Он преследуем был Роком, и в несчастье одиноком, Вместо песни лебединой, в эти долгие года Для него был стон единый в эти грустные года - Никогда, - уж больше никогда!"
Так я думал и невольно улыбнулся, как ни больно. Повернул тихонько кресло к бюсту бледному, туда, Где был Ворон, погрузился в бархат кресел и забылся... "Страшный Ворон, мой ужасный гость, - подумал я тогда - Страшный, древний Ворон, горе возвещающий всегда, Что же значит крик твой: "Никогда"?
Угадать стараюсь тщетно; смотрит Ворон безответно. Свой горящий взор мне в сердце заронил он навсегда. И в раздумьи над загадкой, я поник в дремоте сладкой Головой на бархат, лампой озаренный. Никогда На лиловый бархат кресел, как в счастливые года, Ей уж не склоняться - никогда!
И казалось мне: струило дым незримое кадило, Прилетели Серафимы, шелестели иногда Их шаги, как дуновенье: "Это Бог мне шлет забвенье! Пей же сладкое забвенье, пей, чтоб в сердце навсегда Об утраченной Леноре стерлась память - навсегда!.. И сказал мне Ворон: "Никогда".
"Я молю, пророк зловещий, птица ты иль демон вещий, Злой ли Дух тебя из Ночи, или вихрь занес сюда Из пустыни мертвой, вечной, безнадежной, бесконечной, - Будет ли, молю, скажи мне, будет ли хоть там, куда Снизойдем мы после смерти, - сердцу отдых навсегда?" И ответил Ворон: "Никогда".
"Я молю, пророк зловещий, птица ты иль демон вещий, Заклинаю небом. Богом, отвечай, в тот день, когда Я Эдем увижу дальней, обниму ль душой печальной Душу светлую Леноры, той, чье имя навсегда В сонме ангелов - Ленора, лучезарной навсегда?" И ответил Ворон: "Никогда".
"Прочь! - воскликнул я, вставая, демон ты иль птица злая. Прочь! - вернись в пределы Ночи, чтобы больше никогда Ни одно из перьев черных, не напомнило позорных, Лживых слов твоих! Оставь же бюст Паллады навсегда, Из души моей твой образ я исторгну навсегда!" И ответил Ворон: "Никогда".
И сидит, сидит с тех пор он там, над дверью черный Ворон, С бюста бледного Паллады не исчезнет никуда. У него такие очи, как у Злого Духа ночи, Сном объятого; и лампа тень бросает. Навсегда К этой тени черной птицы пригвожденный навсегда, - Не воспрянет дух мой - никогда!
(1890)
Перевод Дм. Мережковского
Ворон
Как-то в полночь, в час угрюмый, полный тягостною думой, Над старинными томами я склонялся в полусне, Грезам странным отдавался, - вдруг неясный звук раздался, Будто кто-то постучался - постучался в дверь ко мне. "Это, верно, - прошептал я, - гость в полночной тишине, Гость стучится в дверь ко мне".
Ясно помню... Ожиданье... Поздней осени рыданья... И в камине очертанья тускло тлеющих углей... О, как жаждал я рассвета, как я тщетно ждал ответа На страданье без привета, на вопрос о ней, о ней - О Леноре, что блистала ярче всех земных огней, - О светиле прежних дней.
И завес пурпурных трепет издавал как будто лепет, Трепет, лепет, наполнявший темным чувством сердце мне. Непонятный страх смиряя, встал я с места, повторяя: "Это только гость, блуждая, постучался в дверь ко мне, Поздний гость приюта просит в полуночной тишине - Гость стучится в дверь ко мне".
"Подавив свои сомненья, победивши спасенья, Я сказал: "Не осудите замедленья моего! Этой полночью ненастной я вздремнул, - и стук неясный Слишком тих был, стук неясный, - и не слышал я его, Я не слышал..." Тут раскрыл я дверь жилища моего: Тьма - и больше ничего.
Взор застыл, во тьме стесненный, и стоял я изумленный, Снам отдавшись, недоступным на земле ни для кого; Но как прежде ночь молчала, тьма душе не отвечала, Лишь - "Ленора!" - прозвучало имя солнца моего, - Это я шепнул, и эхо повторило вновь его, - Эхо - больше ничего.
Вновь я в комнату вернулся - обернулся - содрогнулся, - Стук раздался, но слышнее, чем звучал он до того. "Верно, что-нибудь сломилось, что-нибудь пошевелилось, Там, за ставнями, забилось у окошка моего, Это - ветер, - усмирю я трепет сердца моего, - Ветер - больше ничего".
Я толкнул окно с решеткой, - тотчас важною походкой Из-за ставней вышел Ворон, гордый Ворон старых дней, Не склонился он учтиво, но, как лорд, вошел спесиво И, взмахнув крылом лениво, в пышной важности своей Он взлетел на бюст Паллады, что над дверью был моей, Он взлетел - и сел над ней.
От печали я очнулся и невольно усмехнулся, Видя важность этой птицы, жившей долгие года. "Твой хохол ощипан славно, и глядишь ты презабавно, - Я промолвил, - но скажи мне: в царстве тьмы, где ночь всегда, Как ты звался, гордый Ворон, там, где ночь царит всегда?" Молвил Ворон: "Никогда".
Птица ясно отвечала, и хоть смысла было мало. Подивился я всем сердцем на ответ ее тогда. Да и кто не подивится, кто с такой мечтой сроднится, Кто поверить согласится, чтобы где-нибудь, когда - Сел над дверью говорящий без запинки, без труда Ворон с кличкой: "Никогда".
И взирая так сурово, лишь одно твердил он слово, Точно всю он душу вылил в этом слове "Никогда", И крылами не взмахнул он, и пером не шевельнул он, - Я шепнул: "Друзья сокрылись вот уж многие года, Завтра он меня покинет, как надежды, навсегда". Ворон молвил: "Никогда".
Услыхав ответ удачный, вздрогнул я в тревоге мрачной. "Верно, был он, - я подумал, - у того, чья жизнь - Беда, У страдальца, чьи мученья возрастали, как теченье Рек весной, чье отреченье от Надежды навсегда В песне вылилось о счастьи, что, погибнув навсегда, Вновь не вспыхнет никогда".
Но, от скорби отдыхая, улыбаясь и вздыхая, Кресло я свое придвинул против Ворона тогда, И, склонясь на бархат нежный, я фантазии безбрежной Отдался душой мятежной: "Это - Ворон, Ворон, да. Но о чем твердит зловещий этим черным "Никогда", Страшным криком: "Никогда".
Я сидел, догадок полный и задумчиво-безмолвный, Взоры птицы жгли мне сердце, как огнистая звезда, И с печалью запоздалой головой своей усталой Я прильнул к подушке алой, и подумал я тогда: Я - один, на бархат алый - та, кого любил всегда, Не прильнет уж никогда.
Но постой: вокруг темнеет, и как будто кто-то веет, - То с кадильницей небесной серафим пришел сюда? В миг неясный упоенья я вскричал: "Прости, мученье, Это бог послал забвенье о Леноре навсегда, - Пей, о, пей скорей забвенье о Леноре навсегда!" Каркнул Ворон: "Никогда".
И вскричал я в скорби страстной: "Птица ты - иль дух ужасный, Искусителем ли послан, иль грозой прибит сюда, - Ты пророк неустрашимый! В край печальный, нелюдимый, В край, Тоскою одержимый, ты пришел ко мне сюда! О, скажи, найду ль забвенье, - я молю, скажи, когда?" Каркнул Ворон: "Никогда".
"Ты пророк, - вскричал я, - вещий! "Птица ты - иль дух зловещий, Этим небом, что над нами, - богом, скрытым навсегда, - Заклинаю, умоляя, мне сказать - в пределах Рая Мне откроется ль святая, что средь ангелов всегда, Та, которую Ленорой в небесах зовут всегда?" Каркнул Ворон: "Никогда".
И воскликнул я, вставая: "Прочь отсюда, птица злая! Ты из царства тьмы и бури, - уходи опять туда, Не хочу я лжи позорной, лжи, как эти перья, черной, Удались же, дух упорный! Быть хочу - один всегда! Вынь свой жесткий клюв из сердца моего, где скорбь - всегда!" Каркнул Ворон: "Никогда".
И сидит, сидит зловещий Ворон черный, Ворон вещий, С бюста бледного Паллады не умчится никуда. Он глядит, уединенный, точно Демон полусонный, Свет струится, тень ложится, - на полу дрожит всегда. И душа моя из тени, что волнуется всегда. Не восстанет - никогда!
(1894)
Перевод К. Бальмонта
Ворон
Как-то в полночь, в час унылый, я вникал, устав, без силы, Меж томов старинных, в строки рассужденья одного По отвергнутой науке и расслышал смутно звуки, Вдруг у двери словно стуки - стук у входа моего. "Это - гость,- пробормотал я, - там, у входа моего, Гость, - и больше ничего!"
Ах! мне помнится так ясно: был декабрь и день ненастный, Был как призрак - отсвет красный от камина моего. Ждал зари я в нетерпенье, в книгах тщетно утешенье Я искал в ту ночь мученья, - бденья ночь, без той, кого Звали здесь Линор. То имя... Шепчут ангелы его, На земле же - нет его.
Шелковистый и не резкий, шорох алой занавески Мучил, полнил темным страхом, что не знал я до него. Чтоб смирить в себе биенья сердца, долго в утешенье Я твердил: "То - посещенье просто друга одного". Повторял: "То - посещенье просто друга одного, Друга, - больше ничего!"
Наконец, владея волей, я сказал, не медля боле: "Сэр иль Мистрисс, извините, что молчал я до того. Дело в том, что задремал я и не сразу расслыхал я, Слабый стук не разобрал я, стук у входа моего". Говоря, открыл я настежь двери дома моего. Тьма, - и больше ничего.
И, смотря во мрак глубокий, долго ждал я, одинокий, Полный грез, что ведать смертным не давалось до тою! Все безмолвно было снова, тьма вокруг была сурова, Раздалось одно лишь слово: шепчут ангелы его. Я шепнул: "Линор" - и эхо повторило мне его, Эхо, - больше ничего.
Лишь вернулся я несмело (вся душа во мне горела), Вскоре вновь я стук расслышал, но ясней, чем до того. Но сказал я: "Это ставней ветер зыблет своенравный, Он и вызвал страх недавний, ветер, только и всего, Будь спокойно, сердце! Это - ветер, только и всего. Ветер, - больше ничего! "
Растворил свое окно я, и влетел во глубь покоя Статный, древний Ворон, шумом крыльев славя торжество, Поклониться не хотел он; не колеблясь, полетел он, Словно лорд иль лэди, сел он, сел у входа моего, Там, на белый бюст Паллады, сел у входа моего, Сел, - и больше ничего.
Я с улыбкой мог дивиться, как эбеновая птица, В строгой важности - сурова и горда была тогда. "Ты, - сказал я, - лыс и черен, но не робок и упорен, Древний, мрачный Ворон, странник с берегов, где ночь всегда! Как же царственно ты прозван у Плутона?" Он тогда Каркнул: "Больше никогда!"
Птица ясно прокричала, изумив меня сначала. Было в крике смысла мало, и слова не шли сюда. Но не всем благословенье было - ведать посещенье Птицы, что над входом сядет, величава и горда, Что на белом бюсте сядет, чернокрыла и горда, С кличкой "Больше никогда!".
Одинокий, Ворон черный, сев на бюст, бросал, упорный, Лишь два слова, словно душу вылил в них он навсегда. Их твердя, он словно стынул, ни одним пером не двинул, Наконец я птице кинул: "Раньше скрылись без следа Все друзья; ты завтра сгинешь безнадежно!.." Он тогда Каркнул: "Больше никогда!"
Вздрогнул я, в волненье мрачном, при ответе стол "Это - все, - сказал я, - видно, что он знает, жив го, С бедняком, кого терзали беспощадные печали, Гнали вдаль и дальше гнали неудачи и нужда. К песням скорби о надеждах лишь один припев нужда Знала: больше никогда!"
Я с улыбкой мог дивиться, как глядит мне в душу птица Быстро кресло подкатил я против птицы, сел туда: Прижимаясь к мягкой ткани, развивал я цепь мечтаний Сны за снами; как в тумане, думал я: "Он жил года, Что ж пророчит, вещий, тощий, живший в старые года, Криком: больше никогда?"
Это думал я с тревогой, но не смел шепнуть ни слога Птице, чьи глаза палили сердце мне огнем тогда. Это думал и иное, прислонясь челом в покое К бархату; мы, прежде, двое так сидели иногда... Ах! при лампе не склоняться ей на бархат иногда Больше, больше никогда!
И, казалось, клубы дыма льет курильница незримо, Шаг чуть слышен серафима, с ней вошедшего сюда. "Бедный!- я вскричал,- то богом послан отдых всем тревогам, Отдых, мир! чтоб хоть немного ты вкусил забвенье, - да? Пей! о, пей тот сладкий отдых! позабудь Линор, - о, да?" Ворон: "Больше никогда!"
"Вещий, - я вскричал, - зачем он прибыл, птица или демон Искусителем ли послан, бурей пригнан ли сюда? Я не пал, хоть полн уныний! В этой заклятой пустыне, Здесь, где правит ужас ныне, отвечай, молю, когда В Галааде мир найду я? обрету бальзам когда?" Ворон: "Больше никогда!"
"Вещий, - я вскричал, - зачем он прибыл, птица или д Ради неба, что над нами, часа Страшного суда, Отвечай душе печальной: я в раю, в отчизне дальней, Встречу ль образ идеальный, что меж ангелов всегда? Ту мою Линор, чье имя шепчут ангелы всегда?" Ворон; "Больше никогда!"
"Это слово - знак разлуки! - крикнул я, ломая руки. - Возвратись в края, где мрачно плещет Стиксова вода! Не оставь здесь перьев черных, как следов от слов позорны? Не хочу друзей тлетворных! С бюста - прочь, и навсегда! Прочь - из сердца клюв, и с двери - прочь виденье навсегда! Ворон: "Больше никогда!"
И, как будто с бюстом слит он, все сидит он, все сидит он, Там, над входом, Ворон черный с белым бюстом слит всегда. Светом лампы озаренный, смотрит, словно демон сонный. Тень ложится удлиненно, на полу лежит года, - И душе не встать из тени, пусть идут, идут года, - Знаю, - больше никогда!
