Новый день родился, ливнем заплакав, Закричал вороньим криком истошно. На пеленки голубые, в заплатах Серых туч, его кладут осторожно. Подрастет немного – в школу помчится, В институт, ну и потом – на работу. В перерывах – магазины, больницы, И театр, если это – суббота…
Но бывает, что родился в неволе Новый день. Растет и старится в клетке. О свободе Бога мысленно молит, Только воздуха глотки слишком рЕдки… Отпусти – взовьется в небо! От счастья Закружится голова с непривычки… Но по крыльям – крупным градом – напАсти, И потянет снова к жизни обычной.
Так хотела бы я освободиться!... Только знаю – попрошусь ведь обратно…
Умирает день подстреленной птицей, Истекая, словно кровью, закатом…
Беру твою руку и долго смотрю на нее, Ты в сладкой истоме глаза поднимаешь несмело: Вот в этой руке - все твое бытие, Я всю тебя чувствую - душу и тело.
Что надо еще? Возможно ль блаженнее быть? Но ангел мятежный, весь буря и пламя, Летящий над миром, чтоб смертною страстью губить, Уж мчится над нами!
Все тот же сон, живой и давний, Стоит и не отходит прочь: Окно закрыто плотной ставней, За ставней - стынущая ночь. Трещат углы, тепла лежанка, Вдали пролает сонный пес... Я встал сегодня спозаранку И мирно мирный день пронес. Беззлобный день так свято долог! Все - кроткий блеск, и снег, и ширь! Читать тут можно только Пролог Или Давыдову Псалтирь. И зной печной в каморке белой, И звон ночной издалека, И при лампаде нагорелой Такая белая рука! Размаривает и покоит, Любовь цветет проста, пышна, А вьюга в поле люто воет, Вьюны сажая у окна. Занесена пургой пушистой, Живи, любовь, не умирай: Настал для нас огнисто-льдистый, Морозно-жаркий русский рай! Ах, только б снег, да взор любимый, Да краски нежные икон! Желанный, неискоренимый, Души моей давнишний сон!
Где слог найду, чтоб описать прогулку, Шабли во льду, поджаренною булку И вишен спелых сладостный агат? Далек закат, и море слышен гулко Плеск тел, чей жар прохладе влаги рад.
Твой нежный взор, лукавый и манящий,- Как милый вздор комедии звенящей Иль Мариво капризное перо. Твой нос Пьеро и губ разрез пьянящий Мне кружит ум, как "Свадьба Фигаро".
Дух мелочей, прелестных и воздушных, Любви ночей, то нежащих, то душных, Веселой легкости бездушного житья! Ах, верен я, далек чудес послушных Твоим цветам, веселая земля!
Не говорите ей: ты любишь безрассудно, Твоя печаль - безумная печаль! Не говорите так! - разуверяться трудно, И вы ее уверите едва ль.
Нет! вы не видели немых ее страданий, Ночей без сна, рыданий в тьме ночной, Не испытывали вы любви без упований, Не знаете вы страсти роковой! О, как она любила и страдала! Какое сердце в дар несла!
Какая юношу награда ожидала! Увы! его душа ее не поняла. Я видел: бедная, бледна и молчалива, Она приход любимца стерегла; Вот вспыхнула, подходит боязливо - И тайна снова в сердце умерла!
Не говорите ж ей: ты любишь безрассудно, Твоя печаль - безумная печаль! Не говорите так! - разуверяться трудно, И вы ее уверите едва ль!
Портрет Когда стройна и светлоока Передо мной стоит она, Я мыслю: гурия пророка С небес на землю сведена! Коса и кудри темно-русы, Наряд небрежный и простой, И на груди роскошной бусы Роскошно зыблются порой. Весны и лета сочетанье В живом огне ее речей Рождает негу желанья В груди тоскующей моей.
Не потому томительным виденьем... Не потому томительным виденьем Во снах твоих блуждает образ мой, Что, может быть, с тоскою и волненьем Ты обо мне подумаешь порой,
Но оттого, что часто с напряженьем, В ночи без сна, к тебе стремлюсь мечтой, И увлечен я весь воображеньем, И с сном твоим сливаюся душой.
Прости меня! невольной, неизбежной. Я предаюсь мечте моей вполне, Я бы хотел, чтоб призрак мой мятежный
Не говорил о милой старине, - Но ты простишь: не ты ль сама так нежно Об этих снах рассказывала мне!..
Вы хищная и нежная. И мне Мерещитесь несущеюся с гиком За сворою, дрожащей на ремне, На жеребце степном и полудиком. И солнечен слегка морозный день. Охвачен стан синею черкеской. Из-под папахи белой, набекрень Надвинутой, октябрьский ветер резкий Взлетающие пряди жадно рвет. Но вы несетесь бешено вперед Чрез бурые бугры и перелески, Краснеющие мерзлою листвой, И словно поволокой огневой Подернуты глаза в недобром блеске Пьянящегося кровью торжества. И тонкие уста полуоткрыты, К собакам под арапник и копыта Бросают в ветер страстные слова. И вот, оканчивая бег упругий Могучим сокрушительным броском, С изогнутой спиной кобель муругий С откоса вниз слетает кувырком С затравленным матерым русаком. Кинжала взлет серебряный и краткий - И вы, взметнув сияньем глаз стальным, Швыряете кровавою перчаткой Отрезанные пазанки борзым. И, в стремена вскочив, опять во мглу Уноситесь. Кто еще до ночи На лошадь вспененную вам к седлу, Стекая кровью, будет приторочен? И верю, если только доезжачий С выжлятниками, лихо отдаря Борзятников, нежданною удачей Порадует и гончих гон горячий Поднимет с лога волка-гнездаря,- То вы сумеете его повадку Перехитрить, живьем, сострунив, взять Иль в шерсть седеющую под лопатку Ему вонзить кинжал по рукоять. И проиграет сбор рожок веселый, И вечерами, отходя ко сну, Ласкать вы будете ногою голой Его распластанную седину... Так что же неожиданного в том, Что я вымаливаю, словно дара, Как волк, лежащих на жнивье густом, Лучистого и верного удара!