Несовпадение, несовпадение. О, как обширны земные владения, О, как немыслима здесь благодать. Как ненавязчиво Божье радение, Сколько причин безутешно рыдать. Жаждешь общения - время немотное. Жаждешь полёта - погода нелётная. Жаждешь ответа - глухая стена, Воды стоячие, ряска болотная, Да равнодушная чья-то спина. Что ж остаётся? Смириться да маяться, Поздно прозреть, с опозданьем раскаяться... Вечный зазор меж тогда и теперь... Кто-то к снесённому дому кидается, Ищет в отчаяньи старую дверь.
Горит последняя свеча, И вместе с воском тихо тает Моя любовь, моя мечта И жизнь моя , почти пустая. А капли в блюдечко летят И оседают в теплой луже... Мне так тоскливо жить, хотя Кому-то, может быть и хуже. И этот кто-то, как и я, От огонька лицо скрывает, Безмолвный страх в душе тая... Но он меня, увы, не знает.
Однажды он зашел в тупик, Наткнулся на глухую стену, Кричал, стучал – потом привык, Тупик освоил постепенно. Облазил вдоль и поперек, Помыл тупик на совесть с мылом, Дыру заметил, взял скребок – Замазал, чтоб красиво было. Поплыли годы чередой Он в тупике жил скромно, тихо, И наблюдать любил порой, Как бьются люди, ищут выход
Говорили - ладно, потерпи, Время - оно быстро пролетит. Пролетело. Говорили - ничего, пройдет, Станет понемногу заживать. Заживало. Станет понемногу заживать, Буйною травою зарастать. Зарастало. Время лучше всяких лекарей, Время твою душу исцелит. Исцелило. Ну и ладно, вот и хорошо, Смотришь - и забылось, наконец. Не забылось. В памяти осталось - просто в щель, Как зверек, забилось.
Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины, Как шли бесконечные, злые дожди, Как кринки несли нам усталые женщины, Прижав, как детей, от дождя их к груди,
Как слезы они вытирали украдкою, Как вслед нам шептали: - Господь вас спаси! - И снова себя называли солдатками, Как встарь повелось на великой Руси.
Слезами измеренный чаще, чем верстами, Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз: Деревни, деревни, деревни с погостами, Как будто на них вся Россия сошлась,
Как будто за каждою русской околицей, Крестом своих рук ограждая живых, Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся За в бога не верящих внуков своих.
Ты знаешь, наверное, все-таки Родина - Не дом городской, где я празднично жил, А эти проселки, что дедами пройдены, С простыми крестами их русских могил. ("А. Суркову", 1941)
Вы столь забывчивы, сколь незабвенны. - Ах, Вы похожи на улыбку Вашу! - Сказать еще? - Златого утра краше! Сказать еще? - Один во всей вселенной! Самой Любви младой военнопленный, Рукой Челлини ваянная чаша.
Друг, разрешите мне на лад старинный Сказать любовь, нежнейшую на свете. Я Вас люблю.- В камине воет ветер. Облокотясь - уставясь в жар каминный - Я Вас люблю. Моя любовь невинна. Я говорю, как маленькие дети.
Друг! Все пройдет! Виски в ладонях сжаты, Жизнь разожмет! - Младой военнопленный, Любовь отпустит вас, но - вдохновенный - Всем пророкочет голос мой крылатый - О том, что жили на земле когда-то Вы - столь забывчивый, сколь незабвенный!
Оглушенный собственным эхом, не узнаешь, поди, сколько силы в груди, то ли ревом ревешь, то ли смехом, оглушенный собственным эхом, не заметишь, поди, что трудов посреди то ли мохом оброс, то ли мехом, заглушенный собственным эхом, заглушенный собственным эхом...
Любовь измеряется мерой прощения, привязанность - болью прощания, а ненависть - силой того отвращения, с которым ты помнишь свои обещания. И тою же мерой, с припадками ревности, тебя обгрызают, как рыбы-пирании, друзья и заботы, источники нервности, и все-то ты знаешь заранее... Кошмар возрастает в пропорции к сумме развеявшихся иллюзий. Ты это предвидел. Ты благоразумен, ты взгляд своевременно сузил. Но время взрывается. Новый обычай родится как частное мнение. Права человека по сущности - птичьи, а суть естества - отклонение, свобода - вот ужас. Проклятье всевышнее Адаму, а Еве напутствие... Не с той ли поры, как нагрузка излишняя, она измеряется мерой отсутствия? И в липких объятиях сладкой беспечности напомнит назойливый насморк, что ценность мгновенья равна Бесконечности, деленной на жизнь и помноженной на смерть. Итак - подытожили. Жизнь - возвращение забытого займа, сиречь - завещание. Любовь измеряется мерой прощения, привязанность - болью прощания...
И каждый вечер так: в холодную постель с продрогшею душой, в надежде не проснуться, и снова легион непрошенных гостей устраивает бал... Чтоб им в аду споткнуться!
Нет, лучше уж в петлю. Нет, лучше уж любой, какой-нибудь кретин, мерзавец, алкоголик, о лишь бы, лишь бы Тень он заслонил собой и болью излечил - от той, последней боли...
О, как безжалостно поют колокола, как медленно зовут к последнему исходу, но будешь жить и жить, и выплачешь дотла и страсть, и никому не нужную свободу...
На перевернутый ящик Села худая, как спица, Дылда-девица, Рядом - плечистый приказчик.
Говорят, говорят... В глазах - пламень и яд,- Вот-вот Она в него зонтик воткнет, А он ее схватит за тощую ногу И, придя окончательно в раж, Забросит ее на гараж - Через дорогу...
Слава богу! Все злые слова откипели,- Заструились тихие трели... Он ее взял, Как хрупкий бокал, Деловито за шею, Она повернула к злодею Свой щучий овал: Три минуты ее он лобзал Так, что камни под ящиком томно хрустели. Потом они яблоко ели: Он куснет, а после она,- Потому что весна.
