Дата: Пятница, 04.06.2010, 19:03 | Сообщение # 136
Группа: Прижитые-привитые!
Сообщений: 7934
Статус: Offline
ГЛАВА 13. СВЯТАЯ ГОРА. ПРОДОЛЖЕНИЕ
«Иверон» встретил нас суровостью пирга — сторожевой башни, пустотой двора и замершей, какой-то тревожной тишиной. Словно обороняющаяся крепость в краткий период передышки между боями. Мы, неторопливо оглядываясь, вышли на центральную площадь с круглой водосвятной беседкой, тёмными шипами устремлённых в небо кипарисов и махиной красно-коричневого храма посередине. Сергий повёл нас вокруг храмовой стены и, обойдя угол, мы оказались перед небольшой белой часовней с пристроенным к ней застеклённым притвором. — Иверская часовня, — сказал нам Сергий, — посидите в притворе, я пойду, поищу кого-нибудь, кто откроет нам «Иверскую»! Мы зашли в притвор. Прямо на противоположной от входа стене была нарисована фреска, изображающая Страшный Суд, слева стояла большая деревянная стасидия с точёными балясинками, справа, в облицованной светло-сиреневатым мрамором стене, находилась закрытая небольшая двухстворчатая деревянная дверь, вся поверхность которой была инкрустирована перламутровым орнаментом. Некоторые перламутровые вставочки были утрачены, но всё равно было понятно, что в центре каждой створки главной фигурой орнамента было «Процветшее Древо Креста Господня». Мы присели на каменную скамью, выступающую из стены и покрытую толстой крашеной в коричневый цвет доской. — А ведь за этой стеной, ребята, Знамение Времён, — обратился к нам Флавиан — Иверская икона, Хранительница Афонского монашества! Представляете, чудесным образом приплыла она на Афон, вон, кстати, на стене изображение обретения «Иверской», и также чудесно, по воде она покинет Святую Гору. И тогда монахам надо будет покидать Афон и разбредаться кто-куда, где найдётся хоть какое-нибудь пригодное для молитвы место, там они и осядут до Второго Пришествия Господня. — А Афон как же, батюшка, — спросил Игорь, — что ж, все монастыри со святынями антихристу на поругание достанутся? — Ну, святыни-то, какие смогут, монахи, наверное, с собой разберут, а Афон, как здешние монахи говорят, под воду уйдёт, со всеми монастырями. Землетрясение здесь будет небывалое по силе, и во многих местах вода с сушей местами поменяется. Эти катаклизмы даже в Евангелии предсказаны — «и будут глады, моры и землетрясения по местам». — А скоро это будет, отче? — поинтересовался я. — Господь знает, Лёша, человекам это не открыто. Однако, глядя на то, как современная цивилизация стремительно сатанизируется, можно думать, что времени ей осталось не так уж и много... — Это вы про ИНН, паспорта и пластиковые карточки, отче? — вновь спросил Игорь. — Да нет, информационно-технические технологии тут не причём. Страшен не прибор, а тот, кто на его кнопки нажимает. Страшно смотреть, как сами люди всё больше апокалиптическому стандарту начинают соответствовать. — Какому стандарту? — удивился Игорь. — Описанному в Евангелии и во Втором послании Апостола Павла к Тимофею: «многие лжепророки восстанут, и прельстят многих», «и, по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь», «в последние дни наступят времена тяжкие... Ибо люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, неблагодарны, нечестивы, недружелюбны, непримирительны, клеветники, невоздержны, жестоки, не любящие добра, предатели, наглы, напыщенны, более сластолюбивы, нежели боголюбивы, имеющие вид благочестия, силы же его отрекшиеся». — Да, батюшка, это же прямо коллективный портрет большинства наших современников... — не удержался я. — Ну, может ещё и не большинства, но уже весьма значительной части. Когда большинство таким станет, наверное, антихрист и появится. Сейчас война идёт за каждую душу, каждый молитвенник может на баланс духовных сил повлиять, каждый праведник в миру, каждый монах. — А монашеская молитва сильнее мирской? — взгляд Игоря устремился на Флавиана — Во всяком звании, и в мирском, и в монашеском, и в священническом, есть свои подвижники, один Господь может силу их молитвы измерить, нам этого не дано. Разница между монашеской и мирской молитвой скорее «количественная», а не «качественная». Мирянину приходится больше сил и времени на земные дела тратить и в оставшееся свободным время по мере сил подвизаться в молитве. Это, не считая, конечно, непрестанной молитвы Иисусовой, которую опытный христианин почти со всяким мирским делом совмещать приспособляется. Причём, через такую непрестанную молитву некоторые миряне удивительных дарований от Бога сподобляются. Например, схимонахиня Сепфора, ещё будучи мирянкой, отягощенной семьёй, уже дары прозорливости и молитвенной помощи людям стяжала через смирение и непрестанную молитву. А для монаха молитва и есть самая главная работа и дело всей жизни. Она же, при достижении определённого к ней навыка, становится и главным монашеским утешением и радостью, а затем и потребностью жизненно необходимой, как дыхание, как пища. Известны в истории Церкви и миряне, которые своей пламенной молитвой выше многих монахов поднимались. А бывают и монахи, ничего на поприще молитвы не достигшие. Так что, в конечном итоге, сила молитвы зависит от личного желания эту молитву стяжать и приложенного к тому старания каждым конкретным человеком, без разницы — что монахом, что мирянином. Хотя, конечно, сама монашеская форма жизни к стяжанию молитвы более располагает, чем мирская. Собственно, ради этого — молитвенного общения с Богом — в монахи и уходят из мира. — Ясно... — задумчиво протянул Игорь.
Дата: Пятница, 04.06.2010, 19:04 | Сообщение # 137
Группа: Прижитые-привитые!
Сообщений: 7934
Статус: Offline
Вошёл Сергий, пропустив впереди себя в дверь невысокого плотненького, достаточно молодого греческого монаха, который оглядел нас несколько недоверчиво, а Игоря — с лёгким испугом. Тем не менее, он открыл нам инкрустированную дверь в часовню, сразу же строго предупредив — «not foto»! Мы, смиренно покивав головами, вошли. В помещении часовни царил мягкий сумрак, пронизываемый лучами рассеянного света, струящегося из подкупольных окон. Один из лучей освещал стоящую слева по диагонали от входа Иверскую икону Богоматери. Она была высокая и узкая, покрыта потемневшей от времени чеканной ризой, от которой веяло древностью и царственным благородством. Лик Пречистой Девы был смугл и отрешён. Матерь Божья, не замечая стен часовни, горящих лампад, поклоняющихся Ей паломников, Своим взором словно пронизывала вечность, одновременно озирая прошлое, настоящее и будущее и духом пребывая в безграничном вневременном пространстве. Господи! Я и не заметил, что ощущение реального присутствия здесь рядом, в этой часовне, Пресвятой Владычицы пришло ко мне настолько незаметно и естественно, что я даже не успел удивиться его возникновению. Просто я вдруг почувствовал, что Матерь Божья находится сейчас здесь. Сама. В этой самой часовне. Среди нас. Просто и обыденно. Словно проживая в этом монастыре или вообще где-то здесь, рядом, на Афоне, Она зашла сюда только что перед нами, или даже вместе с нами, и остановилась, задумавшись, узрев нечто, привлекшее Её внимание там, в другом измерении вечности. Мне захотелось тихонько шепнуть: «Ребята! Тихо! Внимание! ОНА САМА здесь!» Но я промолчал, наблюдая, как Флавиан с Игорем и Сергий кланяются и прикладываются к чудотворному образу, молятся, ставят свечи, как нетерпеливо перебирает чётки занявший стоявшую у входа стасидию греческий монах, очевидно, отвлечённый послушником Сергием от какого-то важного для него занятия ради открывания нам часовни. Я побоялся нарушить их молитвенный настрой, или отвлечь Пречистую Игумению горы Афонской от её задумчивого созерцания, или просто самому потерять это необычное тихое счастье находиться рядом с Той, на Которую «трепещут взирая Ангелы». Я молча, стараясь не спугнуть это дивное ощущение, совершил поклон перед Иверской, тихонько поцеловал край иконы, также тихонько поставил свечу, ещё раз поклонился и вышел наружу. Флавиан посмотрел на меня. — Лёш! Ты как? — Слава Богу! Всё в порядке. Потом как-нибудь попробую рассказать, когда «переварю». — Хорошо, — кивнул Флавиан и повернулся к закрывавшему дверь греку, — евхаристо поли (большое спасибо)! — Паракало (пожалуйста), — кивнул он и засеменил к келейному корпусу. Мы остановились около мраморного источника на стене архондарика, напились вкусной прохладной воды из висящего на цепочке ковшика. — Отче! Вы на вечерню в «Пантелеймон» хотите попасть или в другой какой-нибудь монастырь? — спросил Флавиана послушник Сергий. — А мы успеем в «Пантелеймон?» — К повечерию успеем! Даже можем по дороге заехать к источнику на берегу, где Иверская к Афону приплыла. — Тогда поехали! — Вот! Это было здесь, — послушник Сергий показал рукой на несколько каменных сооружений, к которым мы подъехали, спустившись на самый берег моря, — вот на это место, где стоит памятник с крестом, была вынесена на берег Иверская икона. — Её привезли на корабле? — спросил слабо осведомлённый в истории Афона Игорь. — Нет. Она приплыла сюда Сама, — ответил за Сергия Флавиан. — Это было в девятом веке. Примерно за двести лет до этого, в последний период иконоборчества при императоре Феофиле-иконоборце, к одной вдове, жившей с сыном недалеко от города Никеи, пришли воины, посылаемые властями для розыска и уничтожения святых икон. Они обнаружили в домовой церкви очень почитаемую вдовой икону Божьей Матери, увидев которую, один из воинов ударил ее копьем, попав в нижнюю часть ланиты — щеки Богородицы. К ужасу воина и всех присутствовавших из раны потекла кровь. Иконоборцы в страхе покинули дом вдовы, но она, понимая, что они могут придти опять, решила предать икону воле Божьей. Вместе с сыном, тайно, вдова отвезла икону на морской берег и опустила в воду, молясь Богоматери, чтобы Она Сама сохранила свою икону невредимой. И вот, во свидетельство Промысла Божьего о чудотворной иконе, она встала в воде вертикально и поплыла, уносимая морскими волнами. Через какое-то время сын этой благочестивой вдовы ушёл на Афон, где принял монашество и окончил свои дни в подвигах поста и молитвы. Он-то и рассказал инокам об истории с чудотворным образом. Через пару столетий иноки многих обителей, расположенных на восточном побережье Святой горы, увидели в море напротив Иверского монастыря поднимающийся до неба огненный столп, неугасающий в течение нескольких дней. Множество монахов из разных монастырей собралось здесь лицезреть это чудо. Оказалось, что столп огня поднимался от стоящей на воде иконы Божьей Матери, по описанию схожей с той, про которую рассказывал сын никейской вдовы. Монахи на лодках пробовали подплыть к иконе, но она каждый раз удалялась от них.
Дата: Пятница, 04.06.2010, 19:04 | Сообщение # 138
Группа: Прижитые-привитые!
Сообщений: 7934
Статус: Offline
Неподалёку от Иверского монастыря, в уединённой келье, подвизался благочестивый инок Гавриил, родом из Иверии. Ему явилась Сама Пречистая Дева и повелела пойти пешком по морю и принести чудотворную икону на берег. Что он и сделал. В этом самом месте. — Точно, батюшка! Памятник с крестом поставили как раз на том месте, где он вышел на берег с иконой, — поддержал Сергий, — а вот тут, — он указал на небольшую часовенку с крышей, покрытой, подобно многим афонским строениям, черепицей из каменной плитки, — забил источник с целебной водой! Пойдёмте, попьём святой водички! Кстати, заметьте, он находится ниже уровня моря, и, хотя и расположен в десятке метров от кромки берега, вода в нём пресная! Мы подошли к часовенке, открыли напоминающие наши дачные калитки из решётчатой вагонки дверки и спустились на несколько ступенек вниз, где над аркой входа в нижнюю часовню висели два изображения Иверской иконы: поменьше литографическое и побольше — писаное, осеняемые свисающей на шнуре и закрытой в стеклянный фонарь лампадой. Арка была низкая, и войти в неё можно было, только поклонившись висящим над ней иконам. Внутри, в глубине стены было углубление, которое, как чаша, наполнялось бьющим со дна родничком. Рядом на стене висела на гвоздике типичная для многих афонских источников кружка из нержавейки. Мы по очереди спустились к источнику и, становясь на колени, пили из этой кружки холодную родниковую воду. Абсолютно пресную! — Батюшка! Надо трогаться, если хотите к началу повечерия успеть, вечерню мы пробудем в пути! — позвал нас брат Сергий, увидев, что нам трудно самим оторваться от святого места. Сделав ещё несколько беглых снимков на прощанье, мы загрузились в «мечту вездепро-ходца» и тронулись в сторону «Пантелеймона». На обратной дороге ехали в молчании. Сказывалась эмоциональная перегрузка от обилия впечатлений. Флавиан молился по чёткам, я пробовал ему подражать, Игорь задумчиво глядел в окно. Послушник Сергий, включив в начинающихся сумерках фары, внимательно следил за дорогой, не переставая, однако, «утирать нос» бывалым раллистам. — Сергий, притормози! Смотрите! Гора — крылатая! — голос Игоря вывел меня из состояния самоуглублённости, близкой к дремоте. Сергий затормозил, мы вышли из машины. Зрелище, открывшееся нам, было кинематографически эффектным, даже, пожалуй — мистическим. На фоне быстро темнеющего серо-голубоватого неба, возвышаясь островерхим синим шлемом над исчёрно-зелёными лесистыми холмами, парила вершина Святой Горы. Прямо над ней, в высоте светилась новой никелевой монеткой маленькая яркая луна. С двух сторон великанского могучего «шлема», как бы из самой поверхности его, вырастали громадные облачные пласты, похожие на крылья мифической птицы или крылья Ангела. — Словно Ангел-хранитель Афона осенил его своими крылами, — озвучил мою мысль Флавиан. Мы постояли немножко молча, любуясь чудесным зрелищем, затем, вздохнув каждый о чём-то своём, залезли в машину и продолжили путь, не забыв запечатлеть «Ангельские крылья» своими цифровыми камерами. К «Пантелеймону» подъехали почти в полной темноте. Договорившись созвониться, отпустили послушника Сергия, быстро канувшего красными огоньками «габаритов» своего внедорожника в темноту горного леса. Добрались до архондарика. Едва мы успели зайти в свои кельи и переодеться, как из глубины длинного гулкого коридора раздался звон небольшого ручного колокола, подобного тем, которыми звонят нарядные девочки-первоклашки в конце торжественной линейки первого сентября, сидя на плече у какого-нибудь верзилы-старшеклассника. Громкий ритмичный звон, приближающийся к нашим дверям, сопровождался регулярными покрикиваниями нашего утреннего знакомца инока-датчанина: «Повечерие! Повечерие!» Мы с Игорем постучались в дверь к Флавиану: — Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас! — Аминь! Заходите братие! — Флавиан лежал на скромном гостиничном ложе. — Идите, ребята, на службу, не ждите меня! Я только что лекарств напился, отлежусь чуть-чуть и тоже в храм приползу. Идите, молитесь с Господом! — Хорошо, отче! Евлогите! — О кириес! С Богом, братие! Мы вышли из кельи.
Дата: Пятница, 04.06.2010, 19:04 | Сообщение # 139
Группа: Прижитые-привитые!
Сообщений: 7934
Статус: Offline
ГЛАВА 14. СВЯТАЯ ГОРА. ПРОДОЛЖЕНИЕ
Афонская ночь, подобно большинству ночей в южных странах, наступившая быстро, была густо темна. Мы с Игорем, подсвечивая себе под ноги фонариками, поднялись по мощённой каменными плитами дорожке и вошли под арку монастырских ворот. Вокруг было темно и тихо. Впереди, еле различимая в темноте, прошелестела развевающейся мантией фигура какого-то монаха, торопящегося в Покровский храм. Вслед за ним и мы поднялись по лестницам, не забыв приложиться к настенным образам Пресвятой Богородицы и преподобного Силуана Афонского на промежуточной площадке. В храме уже читали начало «Малого повечерия», высокий голос чтеца раздавался в большом пространстве храма как бы издалека, из неотсюда, как будто даже несколько сверху. Всё пространство церкви было погружено в темноту, мерцали лишь огоньки лампадок перед святыми образами, тускло поблескивающими в их слабом изменчивом свете золотом окладов. Две небольшие керосиновые лампы на клиросах бросали из-под абажуров неяркие лучи на священные книги, лежащие на восьмигранных аналоях. Ни стен, ни потолочных сводов не было видно совсем, лишь едва различимые высокие деревянные стасидии с чернеющими в них силуэтами молящихся монахов обозначали собой периметр церкви. Возникало удивительное ощущение бескрайности окружавшего нас космоса, словно не на земле, не в рукотворном храме шла Божественная служба, но в каком-то вечном незыблемом духовном пространстве, растворяющемся в бесконечности, совершалось такое же космическое по значению действо. Мы с Игорем, стараясь бесшумно ступать по крашенным доскам церковного пола, приложились к лежащим на центральном аналое иконам и, по безмолвному согласию, разошлись по стасидиям. Мне досталось место прямо напротив главы преподобного Силуана, где прошедшим утром мы познакомились с отцом К-й. Сиденье стасидии было поднято, я встал в неё, опершись предплечьями на высокие подлокотники, и прислушался. Кажется, читали «канон Иисусу Сладчайшему». Я постарался следить за чтением, присоединяясь умом к звучащим с клироса словам молитв. Однако надолго моего внимания не хватило, возможно, сказались усталость и перевозбуждение прошедшего дня, я стал терять нить церковной молитвы, периодически «отключаясь» и уплывая мыслями в пережитые днём события. Тогда, достав из кармана подаренные Флавианом чётки, я решил попробовать сосредоточиться на молитве Иисусовой. Нащупав большим и указательным пальцами левой руки первый после крестика узелок, я, бесшумно шевеля губами, неторопливо мысленно произнёс: — Господи! Иисусе Христе! Сыне Божий! Помилуй мя грешного! Затем, помолчав немного, как бы прислушавшись к эху произнесённой молитвы, отозвавшемуся из глубины души, перехватил пальцами следующий узелок: — Господи! Иисусе Христе! Сыне Божий! Помилуй мя грешного! Опять прислушался, внутри меня замерла какая-то тишина ожидания. Следующий узелок: — Господи! Иисусе Христе! Сыне Божий! Помилуй мя грешного! Я почувствовал необходимость ещё более замедлить ритм слов, направляемых мною ко Господу, вдруг ощутив всю необъятность этой короткой молитвы. — Господи! — это обращение вырвалось из сердца как зов доверия преданной души к любящему и любимому Господину. — Иисусе Христе! — Святейшее Имя торжественным гимном прозвучало в сознании, одновременно отозвавшись где-то в глубине сердца. — Сыне Божий! — чувство восхищения и любви к воплотившемуся, ради меня, в Плоть, Сыну Бога и Богу, тёплой волной наполнило грудь. — Помилуй мя... — я вдруг почувствовал, что у меня есть надежда на помилование! — что Он Сам хочет меня помиловать! — ... грешного! — это слово ударило меня, придавило своей свинцовой мертвенностью. Но оно не отняло у меня только что родившейся надежды, нет! Оно лишь окатило сознанием той раздавливающей своею тяжестью глыбы греха, из-под которой предстояло вызволить меня Всесильному Спасителю. — Господи! Иисусе Христе! Сыне Божий! Помилуй мя грешного! — вновь повторил я, заново переживая всю гамму охвативших меня ощущений, из которой чувство осознания своего погибельного греховного непотребства вышло на первое место. — Господи! — сколь счастлив должен быть слуга такого Величайшего Господина! И сколь недостоин я даже называться именем его раба! — Иисусе Христе! — Сладчайшее Имя обожгло моё искорябанное страстями сердце, обнажая немощное и удобопреклонное ко греху его естество. — Сыне Божий! — жалобно воззвала душа, наполняясь подступающими слезами. — Помилуй мя грешного! — слёзы прорвались наружу, и мне пришлось приложить волевое усилие, чтобы не смутить других молящихся своим горестным всхлипыванием. — Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного! — тонким ручейком потекла из сердца сокрушённо-покаянная молитва. — Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного! — тихое умиление проникало в освящённую надеждой душу.
Дата: Пятница, 04.06.2010, 19:04 | Сообщение # 140
Группа: Прижитые-привитые!
Сообщений: 7934
Статус: Offline
— Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя... — Лёша! — Флавиан тихонько тронул меня за плечо, — пойдём отдыхать, служба уже закончилась. — А? Что? Закончилась? — возвратился я к реальности бытия (или, наоборот — из реальности молитвенного общения с Богом в ирреальность земной жизни) — а я только начал молиться... — Это хорошо, брат Алексий, значит, и вправду начал. Пойдём, отдохнём немного, до полунощницы не так много времени осталось. Мы вышли из церкви. Прямо напротив церковных дверей в десятке метров сверкнул звёздами ночного неба выход на балкон. — Отче! Ну, на минуточку, а? — Давай, выйдем! Мы вышли на балкон. Темнота ночи густым покрывалом укутывала монастырь, силуэты зданий едва угадывались с высоты балкона. Лишь редкие светлячки лампадок у святых икон поблескивали в нескольких местах. Луны не было видно, звёзды мерцали неярко. Тишина лишь чуть-чуть размывалась недалёким шёпотом моря. — Хорошо здесь! — выдохнул я. — Хорошо! — подтвердил подошедший Игорь. — Афон! — вздохнул Флавиан. — «Полунощница! Полунощница!» — звонкий голос брата Г-ия, сопровождаемый звонами ручного колокола, похожими на звук корабельной рынды, вывел меня из состояния забытья, которое с натяжкой можно было назвать сном. Я подскочил со своего спартанского ложа и протёр руками глаза. Игорь уже встал и успел вернуться из душа с блестящими влажными волосами и полотенцем на шее. Весь вид его улыбающегося сквозь глубокие шрамы лица выражал полнейшее удовлетворение. Я спросил его: — Хорошо тебе здесь, Игорь? — Знаешь, Лёха, я чувствую себя сейчас, как когда-то в молодости в Афгане: рядом война — чувства обострены, кровь играет, каждая минута жизни может быть последней, и потому проживаешь её с особым наслаждением. Это не то, что на диване в офисе «загорать» или хозяйским «Мерином» московский асфальт утюжить. Здесь, Лёха, — настоящая жизнь, настоящая мужская работа, здесь Бог так близко, что, кажется, Его можно руками потрогать! Счастливые здесь монахи, Лёха! — Ну, Игорёк! Счастье-то это такой кровью оплачивается! Я об афонской монашеской жизни немало прочёл, искушения здесь — ого-го! Бывает, что и с ума сходят! — А в миру, Лёха, с ума ещё больше сходят, от «жиру» да от безделия! И вообще, кто сказал, что счастье положено бескровно, «на халяву» получать? Я ведь, Лёха, «боец по жизни», и здесь сразу таких же — «своих», «бойцов» — учуял, настоящих ребят, серьёзных. Здесь, Лёха, — жизнь! — Эдак ещё останешься! А кто Семёныча оберегать будет? — Не знаю, Лёха, не знаю... А если что, так лучше Бога никто никого не убережёт! Пошли молиться! Батюшка наш уже полчаса как в храм ухромал! «Моя» стасидия напротив главы святого старца Силуана была свободной, и я быстренько нырнул в неё. Через минуту раздался «предначинательный» возглас и служба пошла. Простояв примерно до середины семнадцатой кафизмы, я почувствовал некоторое утомление (всё-таки непривычно мне спать по три с небольшим часа за ночь) и, опустив сиденье, сел, опершись руками на подлокотники. Ровное чтение семнадцатой кафизмы убаюкивало меня, я снова достал чётки. Первая сотня молитвы Иисусовой проскочила почти незаметно, «на автомате», мысли всё время путались, отлетали куда-то, сердце даже не успело хоть чуть-чуть разогреться. — Господи! Помоги мне молиться! — воззвал я мысленно, — я в таком месте, а молитва не идёт! Господи, помоги мне не впустую пробыть здесь, не дай мне остаться совсем без молитвенного плода! Вторая сотня прошла получше, внимание уже не так ускользало от слов молитвы, на душе «потеплело». Третью сотню я начал, собрав в кулак всю свою волю и заставляя себя мысленно «вычеканивать» каждое слово молитвы, стараясь и в сердце вызывать чувства, соответствующие смыслу произносимых слов. Несмотря на всё сильнее нападавшую на меня дремоту, молитва, слава Богу, пошла хорошо, сердце согрелось, и тёплое умиление стало наполнять мою душу. И, вдруг, сверкнула мысль — «сейчас я должен здесь помолиться за всех»! За всех? Как? Ответ прозвучал в голове — «Молитвой Иисусовой»!
Дата: Пятница, 04.06.2010, 19:05 | Сообщение # 141
Группа: Прижитые-привитые!
Сообщений: 7934
Статус: Offline
Тут я вспомнил, как однажды спросил Флавиана: можно ли молиться молитвой Иисусовой по чёткам за жену, за детей, или за кого-нибудь другого, и получил благословение и совет, как это делать. Я передвинулся поглубже в стасидию, упёрся в подлоконики локтями, закрыл глаза и взялся за узелки. — Господи! Иисусе Христе! Сыне Божий! Помилуй и спаси жену мою Ирину! — мо-литовка потекла ровно, на сердце было тепло и спокойно, тихая радость пришла в душу и осветила её. Чувство, будто моя Иришка, любящая и кроткая, встала тут, рядом со мной и присоединилась к моей молитве, было почти осязаемым, словно наша любовь соединила наши души в единое существо сквозь разделяющие нас телесно почти полторы тысячи километров. Сотница узелков пробежала незаметно. — Господи! Иисусе Христе! Сыне Божий! Помилуй и спаси деток моих: Стефана, Елену, Марию, Кирилла и Иулию! — начал я новую сотницу, ощущая в сердце все те же — теплоту и радостный трепет. Где-то рядом шло богослужение, я слышал священные песнопения и чтение с клиросов, и они не препятствовали моему внимательному углублению в молитву Иисусову, ибо и я тоже принимал участие в этой общей церковной молитве. Она не совершалась отдельно от меня, где-то в параллельном пространстве, вне моего личного разговора с Богом. Но, напротив, моя слабенькая молитовка, словно тоненький весенний ручеёк, вливалась в общий молитвенный поток, состоящий из молитв священников и диаконов, певчих и чтецов и всей общности монашеского братства, подобно мне, застывшего в стасидиях со склонёнными головами и ритмично передвигающего в пальцах узелки чёток. Этот единый мощный поток церковной молитвы, вбирая в себя все струящиеся из сердец молящихся, различные по силе и напору ручейки, могучим столпом возносился к Престолу Творца, низводя неисчерпаемым водопадом ответные потоки Любви и Милости Божьей на всех предстоящих и молящихся здесь и на весь, открытый для принятия благодати Святого Утешителя Духа, страждущий мир. Я сознавал, что всё, что я понимал и чувствовал в этот священный «момент истины», есть богооткровенный дар, ни в коей мере не относящийся к моей греховной личности и никак не связанный с моими убогими потугами в духовной и молитвенной жизни. Это была благодать Удела Пречистой Божьей Матери, это было сокровище, накопленное многими веками непрестанной молитвы афонских подвижников, и я просто оказался «в нужное время и в нужном месте», чтобы, подобно ребёнку на рождественской ёлке, получить незаработанный подарок, оплаченный трудами родителей. — Господи! Иисусе Христе! Сыне Божий! Помилуй и спаси отца моего духовного, иеромонаха Флавиана! — потекла шестая сотница, наполняя слова молитвы чувством искренней любви и благодарности к дарованному Господом духовному отцу, через которого Спаситель призвал из пропасти погибели и повёл ко спасению мою захлёбывающуюся во греховной трясине душу. — Господи! Иисусе Христе! Сыне Божий! Помилуй и спаси всех сродников моих! — седьмая сотница всколыхнула во мне духовную ответственность за «ближния рода моего», напоминая про нуждающихся в молитвенной поддержке двух тётках, дяде, двоюродных братьях и сестре, племянниках и всей моей, обычно забываемой в суете будней, родне. — Господи! Иисусе Христе! Сыне Божий! Помилуй и спаси всех благодетелей моих! — восьмую сотницу я посвятил молитве за Семёна, Нину и их щедрых на добро сыновей, мать Евлампию, мать Серафиму, Армена, Юру, Витьку-Бухгалтера и прочих, памятуемых мною и забытых людей, чьими руками мне многократно подавал Господь неисчислимые Свои щедроты. — Господи! Иисусе Христе! Сыне Божий! Помилуй и спаси всех ненавидящих и обижавших меня! — отозвалась болью в сердце девятая сотница. Я даже не ожидал, что когда-нибудь смогу так искренне, от всего сердца, простить всех тех, кто с раннего детства причинял мне страдания. Простить, пожалеть и испрашивать им прощения от Господа. Слава Господу за этот дивный благодатный дар! — Господи! Иисусе Христе! Сыне Божий! Помилуй и спаси всех православных христиан! — потянулись узелки десятой сотницы, довершая полноту помянника, охватываемого моей молитвой. Завершив эту сотню Иисусовых молитв, я ощутил некоторое утомление, причём, утомление не телесное, так как тело, несмотря на несколько часов, проведённых практически в обездвиженном состоянии, на удивление оставалось бодрым и полным сил. Утомление было, скорее, умственно-душевным, ибо именно напряжённая работа ума и сердца, укрепляемых благодатной Божественной помощью, удерживали моё внимание в неразрывном молитвенном общении с Господом во всё время прошедшего ночного бдения. Я поднял голову, открыл глаза и прислушался. — Со страхом Божиим и верою приступите, — возгласил откуда-то со стороны алтаря диакон. Оказывается, уже пролетели полунощница, утреня, часы и завершалась Божественная литургия. Вроде бы только чуть-чуть помолился... Только начал по-настоящему душевный разговор с Господом, только-только стал слышать Его тихий голос в моём пульсирующем молитвой сердце, с каждым ударом выталкиваемой крови повторяющем: Господи... Господи... Господи... Тут я поймал себя на том, что, размышляя о происходящем и наблюдая, как в лучах проникающего в окна храма рассветного солнца к Святой Чаше благоговейно подходят причащающиеся монахи, я не перестаю молиться. Отдельно от рассудочной работы ума, на каком-то другом его «этаже» продолжалась непрерывная, совместная с работой сердца молитва — Господи! Иисусе Христе! Сыне Божий! Помилуй мя, грешного! Я затрудняюсь передать это словами, ибо наши, привязанные в основном к видимо-слышимо-осязаемым предметам слова, не способны охватить и описать сокровенные движения Божественной благодати, производимые ею в человеческой душе. Испытавший поймёт, а не испытавшему вряд ли стоит и пытаться объяснять, лучше просто пожелать и помолиться, чтобы каждый, восхотевший ощутить «Царство Божие внутрь» себя, получил от Господа подобное утешение. Служба кончилась, но молитва внутри меня не прекращалась. Мы по очереди подошли прикладываться к кресту. Молитва не прекращалась. Мы брали с блюда антидор, ели его, запивая святой водой, зачерпывая её маленькими кружечками из большой чаши. Молитва не прекращалась. Мы вышли из церкви во двор монастыря, где стояли группами, ожидая чего-то, монахи. Молитва не прекращалась. Из собора «Пантелеймона» вышла процессия с панагиаром, возглавляемая древним старцем-игуменом в фиолетовой мантии и направилась в двери монастырской трапезной, всё увеличиваясь за счёт присоединяющихся к ней в порядке старшинства монахов и паломников. Молитва не прекращалась. Трапеза, сопровождаемая уставным чтением жития святого, чтимого в этот день, проходила в гулком зале громадной трапезной в благоговейном молчании, подобная богослужению. Мне подумалось — вот образец соединения духовной и телесной пищи, от Бога подаваемой, с молитвой и благодареним принимаемой, усвояемой умом, душою и телом и благотворно питающей всё человеческое существо, принося ему максимально возможную пользу. И как же искажается весь смысл получения сего Божественного дара в некогда столь любимых мною развесёлых застольях, с реками спиртного, изощрёнными яствами, шумом, смехом, подчас похабными блудными шутками и речами... Чем насыщается душа в подобных «трапезах», какую пользу получает созданное храмом Духа Божьего человеческое тело? Сияющий широкой добросердечной улыбкой, словно желающий охватить своей любовью всех здесь присутствующих, трапезарь отец Е-й, слегка наклонившись ко мне, спросил: «Вам налить ещё какао?» Я благодарно кивнул. А молитва не прекращалась. Трапеза завершилась, прогремело под гулкими сводами многоголосое благодарственное моление, мы вышли на залитый утренним солнышком двор, и я остановился у молчащего фонтана. Молитва не прекращалась.
Дата: Пятница, 04.06.2010, 19:05 | Сообщение # 142
Группа: Прижитые-привитые!
Сообщений: 7934
Статус: Offline
Ко мне подошли Флавиан с Игорем и отцом К-ой, мы говорили о сегодняшнем маршруте, звонили послушнику Сергию, ходили в архондарик за необходимыми вещами, что-то решали, что-то обсуждали, и я активно участвовал во всем этом. А молитва не прекращалась. Молитва перестала быть для меня работой, требующей напряжённых усилий ума и воли, она пошла сама, как дыхание, как ток крови, как естественное состояние души, пребывающей в общении со своим Творцом. Я не удивлялся этому, не пытался анализировать своё состояние и делать какие-либо рассудочные выводы, я просто принимал это ощущение вместившегося в меня Небесного Царства как дар, как данность, пришедшую просто потому, что — так надо! Так угодно Христу, Он знает, для чего мне дано это Небесное счастье пребывания в благодатном единении с Богом. Я просто был счастлив как никогда в жизни и... слава Богу за всё! Мы ездили по афонским дорогам, на ходу пропевая молебны, мы слушали рассказы послушника Сергия о проезжаемых нами святых местах, мы пили воду из святых источников и кофе на балконах архондариков, мы прикладывались к святыням, очереди к которым, когда их привозили в Москву, измерялись километрами и сутками. Мы карабкались по горной тропинке к пещере преподобного Антония Киево-Печерского, возвышающейся на склоне горы над мятежным зилотским монастырём «Есфигмен». Мы плыли на пароме к чудотворной иконе «Скоропослушница» в монастырь «Дохиар», шли пешком сквозь оливковые сады и заросли кустарника вдоль побережья к обители «Ксенофонт», молились у памятника сожжённых католиками двадцати шести православных преподобномучеников в болгарском «Зографе», отдыхали в беседке в тени чудотворной лозы, растущей из гробницы преподобного Симеона в сербском «Хиландаре», наливали из нержавеющего бака освящённую языком дракона «аспидас неро» в Великой Лавре, спускались по узким ступеням вдоль отвесной скалы к пещерке преподобного Афанасия Афонского. Посещали румынский скит «Продром», «Кос-тамонит», «Карею»... И всё это время молитва во мне не прекращалась, она жила во мне даже во сне, даже во время словесной молитвы перед мощами святых и чудотворными иконами. Счастливое детское выражение радости не сходило с моего лица, и Флавиан с Игорем лишь по-доброму улыбались, перемигиваясь в мой адрес — ишь, довольный какой! Пять дней на Святой Горе пролетели незаметно. Пришло время отъезда. В ночь перед отъездом мы, по обычаю, молились за богослужением в Покровской церкви, Господь пребывал с нами, невидимо, но ощутимо, укрепляя нас Своей благодатной силой. Молитва не прервалась ни на миг. После службы и трапезы, собрав свои вещи, мы вышли на набережную ожидать паром. Погода, как и все предыдущие дни, была тихой, тёплой и солнечной, лёгкий приятный ветерок едва волновал морскую поверхность, запахи прибрежной растительности перемешивались с запахом моря, наполняя грудь живительной силой Богом созданной природы. Молитва лилась из сердца ликующим звучанием всех клеточек моего существа, я упивался чудной радостью пребывания в этом земном Раю — на Святой Горе, совсем не ощущая приближающегося расставания с Афоном. Подошёл паром, не слишком внимательные греческие полицейские небрежно полазили по нашим сумкам, проверяя — не вывозим ли мы какой-нибудь антиквариат, и мы взошли на верхнюю пассажирскую палубу. Вновь, теперь уже по правую руку, потянулись пейзажи афонского побережья, кельи, монастыри, арсаны, оливковые сады и монастырские огороды. Я сидел на лавочке около борта, любовался красотой Афона под крики бакланов, перекрывающих своими восклицаниями мощные шумы винтов и бурления рассекаемой паромом воды. Молитва не прекращалась во мне, и я не чувствовал никакой грусти отъезда, словно не уезжал с Афона. Он был со мной и во мне, я увозил его в себе, с детской уверенностью, что так теперь будет всегда и что полученное мною на Афоне сокровище молитвы — есть качество постоянное, неизменное и неотделимое от моей дальнейшей жизни. Игорь принёс стаканчики с кофе мне и пристроившемуся в тени под навесом Флавиану, вручил нам по трёхсотграммовой бутылочке «неро» — холодной питьевой воды. Я блаженствовал. Незаметно пробежало время пути и вот впереди на берегу уже замелькали в зелени деревьев белые здания отелей и домов Уранополиса. Паром разворачивался, заходя к причалу, окружённому пляжем с купающимися и загорающими, стала слышна какая-то попсовая музыка. Мы, позакидывав на плечи рюкзаки и разобрав сумки, стали продвигаться к трапу на выход. Паром причалил, паломники стали выходить на берег, вышли и мы. Что-то «не то» происходило вокруг. Играла пошленькая безвкусная музычка, пищала из невидимого динамика безголосая певичка, ветерок разносил знакомый по московским рынкам запашок шашлыка, смех и крики оглушали мои, отвыкшие от мирских звуков, уши. Наша сошедшая с парома толпа паломников, во множестве своём — бородатых, некоторые в подрясниках, с чётками в руках или на шее, проходившая через пляж, казалась вторжением инопланетян в этот мир расторможенного веселья, среди едва прикрытых купальниками и плавками вожделеющих тел. Мне, некогда завсегдатаю крымских, а впоследствии, и турецких курортов, теперь, после пяти дней на Святой Горе, показалось, что я попал если не в Содом и Гоморру, то уж точно—в Вавилон! Как они могут, рядом с такой святыней?! Шок, вызванный неожиданным контрастом между молитвенной тишиной и благодатной атмосферой Афона и внезапно обрушившимся на мою душу страстным грохотом мира, был настолько оглушающим, что я, словно во сне, едва соображая, что надо ориентироваться на спину идущего впереди меня со своим и флавиановым рюкзаками Игоря, едва добрался до автобусно-таксишной стоянки. Подойдя к какой-то скамейке, на которую заботливый Игорь уже усадил Флавиана, словно бруствером обложив его багажом, я остановился, сбросил с плеча рюкзак, поставил рядом спортивную сумку, распрямил спину и прислушался. Что-то со мной произошло, чего-то мне явно не хватало, что-то я потерял... Внезапно, с ужаснувшей меня ледяной ясностью, я понял — во мне прекратилась молитва! Закрыв лицо руками, я заплакал.
Дата: Пятница, 04.06.2010, 19:06 | Сообщение # 143
Группа: Прижитые-привитые!
Сообщений: 7934
Статус: Offline
ГЛАВА 15. ВОЗВРАЩЕНИЕ
Наверное, на меня смотрели как на душевнобольного — меня это не волновало. Я стоял посреди движущейся вокруг, шумящей, зовущей, галдящей на иностранном языке толпы народа и горько-горько плакал. Последний раз я плакал с такой горечью потери в десятилетнем возрасте на даче в Челюскинской, когда великовозрастные хулиганы с соседней улицы отобрали у меня дедов фронтовой офицерский ремень, который я очень любил и носил как святыню в память о геройской боевой биографии деда. Но сейчас я потерял нечто, неизмеримо большее любого земного сокровища, я потерял Рай. Я плакал, и Флавиан не останавливал меня. Прошло сколько-то времени. Игорь подогнал навороченный «Мерседес» с таксишным рыже-шахматным фонарём за лобовым стеклом и маленьким самодовольным греком-водителем. Всхлипывая, я помог Игорю загрузить вещи в багажник и залез вслед за ним на заднее сиденье. Привалившись виском к оконному стеклу, борясь с желанием зарыдать в голос, я всю дорогу до Салоник пытался вернуть ушедшее от меня молитвенное состояние. Не получалось. В голове всплыла тщательно разученная мною год назад вместе с певчими стихира, поющая-ся на «Славах» в «Сырную неделю» перед началом Великого поста: «Седе Адам прямо Рая, и свою наготу рыдая плакаше: увы мне, преле-стию лукавою увещанну бывшу и окрадену и славы удаленну! Увы мне, простотою нагу, ныне же недоуменну! Но, о Раю! Ктому твоея сладости не наслаждуся: ктому не узрю Господа и Бога моего и Создателя: в землю бо пойду, от неяже и взят бых. Милостиве Щедрый, вопию Ти: помилуй мя падшего!» Приехали в Салоники. Разместились в отельчике. Поужинали в уличном кафе. Флавиан с Игорем отправились искать магазин церковных принадлежностей какого-то Хазакиса. Я вернулся в отель, с трудом прочитал вечерние молитвы и уснул. Утром мы собрались в маленьком холле отельчика, выпили кофе с печеньем, погрузились в вызванное гостиничным администратором такси, прибыли в аэропорт. Прошли таможенно-паспортный контроль, сдали багаж, прошли в зал для вылетающих. В магазине «дьюти-фри» я купил детям по игрушке, что-то полезное Ирине, какие-то подарки для близких, пару носовых платков себе и мороженного всем нам троим с Флавианом и Игорем. Съели мороженное, сели в самолёт, взлетели. Приземлились, прошли паспортный контроль, получили багаж, вышли на улицу. Игорь позвонил по мобильнику, и через пару минут блестящий черный «Аэнд Круизер» с Мишиным водителем за рулём плавно затормозил у наших рюкзаков. Весь путь до Покровского я дремал, очнувшись вполне лишь при съезде на последний перед селом отрезок грунтовки. Выгрузив меня у дома, Флавиан благословил меня и, зажав своей лапищей мою руку, с крепким пожатием сказал: — Всё вернётся, Лёша! Молись! — Помолись и ты, отче! Сложно долго оставаться «во грустях», будучи облепленным со всех сторон пятью маленькими, радостно вопящими созданиями, поверх которых до тебя пытается дотянуться, чтобы поцеловать, невысокого роста любящая жена. Я начал оттаивать. Получив от папы «откупные» в виде игрушек, вся команда с криками помчалась на веранду разбираться в новоприобретённом имуществе. Иришка погладила мою бородатую с проседью щёку. — Лешка! Ты как-то повзрослел, что ли? Ну, что там, на Афоне? — На Афоне, Ирочка — Рай! Там Бог живёт, и Матерь Божья, и Небо вокруг тебя и внутри тебя! — Здорово, Лёшка! А интересно, есть какой-нибудь женский «Афон», куда женщин пускают? — Не знаю, милая, надо спросить у Флавиана. — А чего ты, Лёшка, грустный какой-то? Устал с дороги? Слёзы навернулись мне на глаза, я еле сдержался. — От тебя не скроешь, Ириша, да я и не собираюсь скрывать... Я там такую молитву имел, такую благодать! Чудо, Божий дар, неземное счастье какое-то! Настоящее Небесное счастье! Здесь молитву, чтоб хоть чуть-чуть пошла, просто «из-под земли выкапывать нужно», таких трудов стоит! А там, на Афоне, молитва в воздухе разлита, ты ею просто дышишь, только приоткрой душу! Как теперь жить, не знаю! Знаю только, что по той молитве, по тому общению с Господом моя душа тосковать всегда будет, уже сейчас тоскует... Как только мы сошли с парома на берег, на пляж курортный, меня земным миром так ошарашило, словно в кошмарный сон попал или в преисподнюю. И молитву отрезало! Ох, Иришка, Иришка! Как тоскует душа по Господу! — Лёшка! Не грусти! Бог и здесь живёт, и везде, ну, ты же знаешь! И Матерь Божья тоже! А здесь ещё и батюшка наш Сергий преподобный, Радонежский! Лёшка! Может, Господь тебе на Афоне такую благодать показал, чтобы ты понял, чего здесь на земле достичь можно, к чему стремиться надо? — Быть может, умница ты моя, быть может! Наверное, что так... Мне надо теперь всё «переварить», осмыслить, с Флавианом перетолковать, глядишь — пойму чего-нибудь! Давай, корми, что ли, мужа-то с дороги! — Пошли скорей, — засуетилась жена, — твои любимые тефтели остывают! — Тефтели?! О! Евхаристо поли! — Чего, чего, Лёша?
Дата: Пятница, 04.06.2010, 19:06 | Сообщение # 144
Группа: Прижитые-привитые!
Сообщений: 7934
Статус: Offline
— Потом объясню! Просто скажи — паракало! — Паракало, Лёшка! — «Не выходи из кельи вон, и будет в келье у тебя Афон» — вот так, брат Алексий, раньше на Руси монахи говорили, — улыбнулся Флавиан, в очередной раз выслушав моё нытьё по поводу потерянной афонской молитвы. — Так у них, батюшка, келья была, жизнь монастырская, отсутствие попечений мирских, им было — откуда не выходить! А у меня — стандартная жизнь семейного, кстати — многодетного, мирянина, со всеми вытекающими последствиями... — Лёша! Ты, как думаешь, про что вот это сказано в Евангелии: «Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно»? — Как, про что? Там же перед этим говорится о фарисеях, которые молятся на людях, чтобы показать себя молящимися! Господь и говорит, что надо молиться не напоказ, а наедине, не ради людской славы, а ради общения с Богом! Так? — Так, брат Алексий, так! Это первый, внешний шаг к обретению молитвы. Но Святые Отцы толкуют, что Господь, говоря про комнату, в которую надо затвориться для тайной молитвы, угодной Богу, имел в виду не только затвор внешний, от окружающего мира, но и затвор внутренний, в «комнате» сердца. Затвор от всех земных эмоций, пристрастий, чувственных впечатлений, производящих в сердце страстные движения, препятствующие чистой молитве. Можно сказать, затвор — от самого себя — себя плотского, суетного, греховного. Эту же «келью» — сердце — имеют в виду и монахи, придумавшие поговорку про Афон. Причём, важно не только «войти в комнату твою», но и «затворить дверь твою», то есть, пребывая в молитве, не пускать в сердце никаких посторонних чувств, вытесняющих собою молитвенное состояние, как, собственно, и произошло с тобою. Твоя беда, Лёша, в твоей повышенной эмоциональности, восприимчивости к внешним впечатлениям. Образно говоря, дверь «кельи» твоего сердца всегда — нараспашку! Пришло чувство правильное, духовное, созидательное — свободно входит в твоё сердце, производит в нём преображающее, очищающее действие, и ты способен ощущать благодать, вместить в себя любовь, радоваться о Господе. Но приходит чувство плотское, страстное, пусть даже по видимости благородное — гнев, возмущение обезбоженностью мира, осуждение его порядков. И эти эмоции, врываясь беспрепятственно в сердце, тут же изгоняют из него благодать, которая, сама не агрессивная, смиренно удаляется, оставляя место «агрессору». — Ну, что же делать, отче? Как защитить сердце от ненужных эмоций, как не терять благодатного молитвенного состояния? — Как и в миру делается, Лёша, поставить у дверей охранника, который кого надо — впустит, а кого надо — прогонит. — Что это за охранник, батюшка? — Ум, Лёша! Вооружённый неослабевающим вниманием ум! Только он, как бдительный таможенник, способен не пропустить в сердце никакой разрушительной бесовской «контрабанды». — А как, отче, ум настроить, чтобы он эту работу хорошо выполнял? — Усилием воли, Лёша! — Трудно это, отче! — Трудно! Но не невозможно! Вспомни, как ты прошлой зимой сюда из Москвы на старой «Волге» ехал, когда дети гриппом заболели, ты сам мне рассказывал! — Да уж! Поездочка была — век не забудешь! Тормоза плохие, резина «лысая», дорога обледенелая, а скорость меньше пятидесяти держать нельзя, иначе двигатель глохнет, плюс мороз, темнота, и одна фара не работает! На одной Божьей милости доехал! Но лекарства же детям надо было привезти! — А с каким вниманием ты за руль держался, помнишь? — Да, как сапер за старую бомбу! Одно неверное движение и — улетел! Всю силу воли в кулак собрал, чтобы внимание не расслаблялось, так и ехал! — Вот, с таким подходом и молиться надо, Лёша! Да и жить тоже! Силу воли напрягать, чтобы внимание ума не расслаблялось, чтобы ум все приходящие помыслы контролировал, вредные сразу опознавал и отбрасывал, а полезные в сердце допускал пройти и чувствами становиться. — Это сложно, отче! Иногда и видишь, что помысел греховный, а отогнать его сразу не получается.
Дата: Пятница, 04.06.2010, 19:06 | Сообщение # 145
Группа: Прижитые-привитые!
Сообщений: 7934
Статус: Offline
— Это несложно, Лёша, нужно только в себе правильный страх выработать, как на войне. Мне тут один дед-фронтовик как-то рассказывал, как на фронте бывало: иногда окопы немецкие так близко располагались, что броском гранаты их легко достать можно было. Вот, говорил, бывало — в «волейбол» и играли. V немцев гранаты были с длинной ручкой, а в ней бикфордов шнур, тоже длинный. Потому время до взрыва у немецких гранат было дольше. Вот немец, бывало, бросит гранату в наш окоп, а наш солдат — хвать её и сразу обратно швыряет, и она в немецком окопе взрывается. Тут главное не медлить, поднял и — сразу бросай! А замедлил — полетели клочки по закоулочкам! Так и с помыслами, брат Алексий! Обнаружил «бесовскую гранату» — сразу отбрасывай, отгоняй молитвой! А замедлил, помысел — нырь в сердце и давай в нём страсти раздувать, а страсть уже в действительные грехи норовит реализоваться! Бояться надо греха и его разрушительных последствий — как гранаты! Тогда и медлить не будешь с отбрасыванием. — Отче! А ведь я тогда, в Уранополисе, на этом и попался! На помысле! Я ведь всю эту пляжную публику тогда осудил! Принял помысел осуждения и самовозношения, мол, я-то «не таков, как этот мытарь»! Я, мол — благочестивый паломник, на Святой Горе «подвизался» и даже «за праведность» Божьим даром отмечен — сердечной молитвой! Забыл, что сам — свинья-свиньёй и только по милости Божьей и чужим молитвам в своём свинстве ещё пока не погиб! Молитвенник великий! Вот меня Господь, поделом, и наказал — отнял то, что не заработал и чем кичился! Так мне и надо! Слава Богу за всё! — Ну, вот, Лёша! Слава Богу, разобрался! — А дальше-то что теперь делать, отче? Я ведь по той молитве теперь, знаешь, как тоскую!? Как мне вернуть её? — Покаянием и трудом, Лёша, тяжёлым трудом понуждения себя к постоянному вниманию ума, к очищению сердца, к нерассеянности помыслов, к непрестанному призыванию Имени Божьего, к активной деятельной любви к ближним твоим! То, что тебе Господь дал ощутить на Афоне как благодатный дар Его любви, теперь зарабатывай подвигом, переходя от состояния раба к состоянию наемника, а потом и — сына. А уж какую радость имеет сын, пребывающий в любви Отца Небесного, ты теперь знаешь. Возвращайся в дом Отца твоего, чадо! — Помолись обо мне, отче! — Молюсь, Лёша... Вокресная всенощная шла своим чередом, после Евангелия православный люд шёл к помазанию. Мои «гаврики» вместе с другими приходскими детьми подходили помазываться в числе первых, смиренно сложив ручонки на груди и глядя на батюшку Флавиана такими чистыми наивными глазами, словно это не они расколотили утром три стекла в соседской теплице футбольным мячом! Мать Евлампия подошла ко мне на клирос, где мы с Юрой делили каноны — кому читать «Октоих», кому «Минею». — Лёшенька! Мы пойдём с детками домой, я Ироньку тоже заберу, ей всё равно к святыне, по-женски, нельзя, поможет мне детонек уложить! — Пусть идёт, мать Евлампия, конечно! Только пусть не забудет у этих футболистов над кроватью мой ремень повесить! — Уж сразу и ремень, Алексей! Они нечаянно! — Хорошо, хорошо! Раз нечаянно, пусть Иришка их начмокает за меня перед сном! Внезапно из северной двери алтаря вышел только что приехавший наш бывший алтарник, а ныне семинарист Серёженька, в аккуратном чёрном подрясничке, сияющий радостными глазами. — Брат Алексий! Христос посреди нас! — И есть и будет, брат Сергий, здравствуй! Мы обнялись. — Ну, ты и вырос, Серёжка! — Стараюсь, кушаю семинарскую кашку! — засмеялся он. — Брат Алексий, не уступишь мне свой канон почитать, по старой памяти? — Не вопрос, брат Сергий! Я тогда пойду в пономарке присяду, а то стопа разболелась, я её третьего дня подвернул. В пономарке, в уголочке, стоял стульчик, на котором благословлялось посидеть уставшим алтарникам. Я устроился на нём, вытянув вперёд ногу и скинув мокасин со своей всё ещё слегка распухшей стопы. Помазание закончилось, Флавиан унёс Святое Евангелие в алтарь, свет в храме погас. Хор запел ирмос первой песни канона. Сидеть в полумраке пономарки было уютно и спокойно, рядом за шторкой молился в алтаре Флавиан, с клиросов раздавалось поочерёдное чтение Юры и Серёжи, на душе было мирно и спокойно. Вытащив из кармана афонские чётки, я тихонько начал перебирать узелки: — Господи! Иисусе Христе! Сыне Божий! Помилуй мя грешного! Господи! Иисусе Христе! Сыне Божий... Молитовка потекла тихонько-тихонько, постепенно отогревая пространство в груди, подбираясь к сердцу, чуть-чуть утесняя его... В закрытых глазах промелькнули образы высоких стасидий в темноте Покровского храма в «Пантелеймоне», тёмные фигуры в склонённых клобуках, ковчег с главой преподобного Силуана... — Батюшка Силуан! Помоги мне молиться! Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя... Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя! Иисусе, Сыне Божий... Вдруг... Или это мне только показалось? Нет! И в правду! Она вернулась! У меня радостно заколотилось сердце — Господи! Слава Тебе! Господи! Иисусе Христе! Сыне Божий... Она вернулась. Та самая афонская молитва, без которой так тосковало моё слабое от страстей сердце. Она вернулась намного тише, не так ярко и сильно, как это было на Святой Горе, когда от радости взрывалось всё моё существо, она затеплилась в сердце кроткой лампадкой, но это была она, та самая афонская молитва — молитва общения, молитва взаимной любви, молитва, вводящая в душу Царство Божие, молитва вновь обретённого блудным сыном, вернувшимся в дом любящего Отца, Небесного счастья... Флавиан, слегка отодвинув шторку, заглянул в пономарку, посмотрел на меня, улыбнулся и задвинул шторку на место.
Дата: Пятница, 04.06.2010, 19:07 | Сообщение # 146
Группа: Прижитые-привитые!
Сообщений: 7934
Статус: Offline
ГЛАВА 16. ЭПИЛОГ
Два месяца спустя сижу я в подполе под домом, горожу, согласно указаниям матери Евлампии, поступающим сверху через открытый люк, некое подобие короба для будущего урожая картошки, как вдруг Иринин голос возглашает: — Лёша! Вылезай! К тебе гость! Вылезаю, отряхиваюсь, иду к дверям, смотрю — Игорь! — Здорово, Игорище! Христос посреди нас! — И есть, и будет, Лёха! Мы обнялись. — Давай, собрат афонит, заходи! Сейчас кофе с «неро» организуем, только лукума нет, весь гостевой запас мои разбойники слопали! — Спаси тебя, Господь! Прости, брат, некогда, машина ждёт. Я попрощаться заехал, уезжаю. — Надолго? — Возможно, насовсем, Лёха, какова воля Божья будет! — А куда? — На «Агион Орос», Лёха, в «Пантелеймон»! — Монахом станешь? — Как Бог благословит... — А Флавиан? — Благословил ехать. — А Семёныч? — Я ему Сашку привёл, боевого друга по Афгану, командира разведгруппы, майора в отставке. Он меня дважды от смерти спасал, пусть теперь Семёныча стережёт, я ему как себе доверяю. — А... Даже и не знаю, что и спросить... Ну, ты меня, Игорёк, огорошил! Позавидовать только могу, но — «не положено по уставу»! Ты там молись за меня и Иришку со чадами! И если найдёшь там, на Афоне, где-нибудь под стасидией завалившийся кусок моего сердца, где-то я его там оставил... Так ты его протри тряпочкой, убери куда-нибудь до моего следующего приезда, ладно? — Ладно, балагур! — засмеялся Игорь, — уберу! Ну, давай! Счастливо вам тут! — Тебе счастливо! Ангела в путь! Спасайся о Господе! Иришка подошла ко мне: — Он куда, Лёша? — В Рай земной, солнышко моё, на Афон! — А мы что? — «Не выходи из кельи вон, и будет в келье у тебя Афон»! — Это как, Лёша? — Я тебе сейчас всё объясню, радость моя! Покровское. Март, 2007 г.
Дата: Четверг, 17.06.2010, 09:11 | Сообщение # 147
Без титулов
Группа: Садовница
Сообщений: 20986
Статус: Offline
Читаю Флавиана.
Решила по ходу чтения сразу оставлять заметки со своими ощущениями. Пока 3-я страница.
Quote (Алекса)
– Бесы. И люди, которые, подобно бесам, отвергают Бога, Его любовь и добро.
Это понятно. Но я не нашла ответа на существующий факт: живет очень много людей, которые не творят зла, помогают людям, сеют добро. Но! Они не думают ни о Боге ни о Сатане с бесами, они живут ради света. И они, получаются, обречены?
Quote (Алекса)
Давай присядем, а то ноги разболелись, к дождю, что ли?
Странно. Молодому мужчине, которому нет еще 45 лет, дано страдание - артроз или что там еще, не знаю всех суставных болезней. За что дано? И поймала себя на мысли, что не воспринимаю пока Флавиана как молодого человека. Кажется, что это уже пожилой человек или искусственно состаренный. Почему такое ощущение? Интересно, только у меня будет такое ощущение в процессе чтения?
Ого! Читая, понимаю, что вопросов куча. К себе сомой, скорее. Первое и самое-самое. Дитё родилось. Его воспитывать не нужно? В нём всё заложено изначально? Если дитя учишь быть правдивым, набираться ума, не лгать, не брать чужого..., не обижать слабого, быть милосердным. Это всё не нужно???
Только опыт свой личный дает возможность понять, что сделал не так. Против совести. Сейчас получается, что получая свой опыт, ты грешишь вольно или невольно. И виновен изначально? Неужели достаточно внушить ребенку с пеленок о любви Господа нашего к нему и его карающей деснице, мы решим все проблемы? Даже вот этот мой вопрос - грех.
«Мы не знаем, что будет завтра. Наше дело - быть счастливыми сегодня» (Сидней Смит)
Швейное производство находится в подмосковном городе Зеленоград. Ежедневно компания выпускает большой ассортимент анатомического нижнего белья с учетом особенностей мужской физиологии (выносным профилированным гульфиком) – брифы, боксеры разной длины, велосипедки, кальсоны.
Собственное производство в России Белье производится в подмосковном Зеленограде на швейном оборудовании последнего поколения
Только натуральные ткани Качественное трикотажное полотно из хлопка или бамбука с добавками эластана
Мы используем исключительно натуральные ткани – хлопок или бамбук с добавками эластана для обеспечения высокой эластичности трикотажного полотна. Такой материал дышит, хорошо впитывает влагу, красиво сидит на теле и идеально подходит для пошива мужских трусов сложной конструкции.
Мы проводим проверку тканей и выполняем тестирование на безопасность использования нашей продукции в независимой лаборатории. Получено обновленное Свидетельство на товарный знак и обязательный для России и стран Таможенного союза сертификат соответствия для производства и продажи мужского нижнего белья.
Особое внимание мы уделяем качеству пошива, ведь рынок переполнен мужским бельем откровенно низкого уровня. У наших изделий вы не найдете висящих ниток, неаккуратных швов, кривых деталей. Мужские трусы Daitres – это всегда продукция высокого качества для тех, кто ценит заботу и комфорт.
Свидетельство на товарный знак Daitres Сертификат соответствия Daitres Все необходимые сертификаты Мужские трусы Daitres сертифицированы на безопасность использования
Система контроля качества Производство мужского нижнего белья проходит трехступенчатую проверку на качество
Ежедневная забота о Нём Мы думаем о проблемах мужчин на всех этапах производства и продажи нашей продукции
На производстве внедрена трехступенчатая система контроля качества. Работают швеи 5-го и 6-го разрядов с опытом не менее 5 лет. Высокий уровень квалификации персонала позволяет выполнять технически сложные операции на новейшем швейном оборудовании.
Мы позаботились о вашем здоровье. Каждая деталь трусов тщательно протестирована и учитывает все пожелания и замечания наших покупателей. Вы получаете товар, который не стыдно надеть и приятно носить.
Такое белье нравится женщинам, потому что эффектно подчеркивает мужские формы. Такое белье нравится мужчинам, так как верно учитывает особенности мужской физиологии. Оно становится не только элементом комфортной и модной одежды, но и дополнительным фактором заботы о Нём Интернет магазин мужского нижнего белья и трусов Daitres
Швейное производство находится в подмосковном городе Зеленоград. Ежедневно компания выпускает большой ассортимент анатомического нижнего белья с учетом особенностей мужской физиологии (выносным профилированным гульфиком) – брифы, боксеры разной длины, велосипедки, кальсоны.
Собственное производство в России Белье производится в подмосковном Зеленограде на швейном оборудовании последнего поколения
Только натуральные ткани Качественное трикотажное полотно из хлопка или бамбука с добавками эластана
Мы используем исключительно натуральные ткани – хлопок или бамбук с добавками эластана для обеспечения высокой эластичности трикотажного полотна. Такой материал дышит, хорошо впитывает влагу, красиво сидит на теле и идеально подходит для пошива мужских трусов сложной конструкции.
Мы проводим проверку тканей и выполняем тестирование на безопасность использования нашей продукции в независимой лаборатории. Получено обновленное Свидетельство на товарный знак и обязательный для России и стран Таможенного союза сертификат соответствия для производства и продажи мужского нижнего белья.
Особое внимание мы уделяем качеству пошива, ведь рынок переполнен мужским бельем откровенно низкого уровня. У наших изделий вы не найдете висящих ниток, неаккуратных швов, кривых деталей. Мужские трусы Daitres – это всегда продукция высокого качества для тех, кто ценит заботу и комфорт.
Свидетельство на товарный знак Daitres Сертификат соответствия Daitres Все необходимые сертификаты Мужские трусы Daitres сертифицированы на безопасность использования
Система контроля качества Производство мужского нижнего белья проходит трехступенчатую проверку на качество
Ежедневная забота о Нём Мы думаем о проблемах мужчин на всех этапах производства и продажи нашей продукции
На производстве внедрена трехступенчатая система контроля качества. Работают швеи 5-го и 6-го разрядов с опытом не менее 5 лет. Высокий уровень квалификации персонала позволяет выполнять технически сложные операции на новейшем швейном оборудовании.
Мы позаботились о вашем здоровье. Каждая деталь трусов тщательно протестирована и учитывает все пожелания и замечания наших покупателей. Вы получаете товар, который не стыдно надеть и приятно носить.
Такое белье нравится женщинам, потому что эффектно подчеркивает мужские формы. Такое белье нравится мужчинам, так как верно учитывает особенности мужской физиологии. Оно становится не только элементом комфортной и модной одежды, но и дополнительным фактором заботы о Нём Интернет магазин мужского нижнего белья и трусов Daitres
